Платонов тупик

В субботу, как обычно, была большая стирка, после чего мать купала детей и напоследок мылась сама. Юрка, как старший, подвергался этой процедуре первым. Мать усаживала его в корыто с чистой водой, намыливала мылом волосы и, взбив на них обильную пену, долго и основательно скребла Юркину голову своими крепкими пальцами. Все обшарит, ни одного местечка не оставит. Особенно тщательно вымоет за ушами, в ушах, шею и даже в нос залезет. Это Юрке было неприятно, он отворачивал голову в сторону, ворчал:

— Да ну, мам… Да ну…

— Ничего, ничего! Сам небось не каждый день и умываешься!

— Ну да!.. — возражал ей Юрка.

Последнее время мать уже не сажала Юрку в корыто — он сам садился в него. Раздевался догола и, немного стесняясь, лез в воду, пробуя ее сначала ногой.

— Не бойсь, не горячая, — торопила его мать, подтаскивая к себе скамеечку. — Садись, садись, а то у меня еще делов много: Ксюшку помыть, самой искупаться, бельишко ваше достирать. — И она, решительно схватив Юрку за загривок, нагнула пониже, начала плескать на его голову теплую воду. — Ноги, ноги пошире раздвинь — мне до воды не достать. Большой какой вырос, уже в корыте не помещаешься! — И вдруг рука ее задела за что-то упругое. Она сначала не поняла, что это такое, нагнулась и увидела напружиненный, кривенький, как фасолевый стручок, Юркин отросточек. Не зная, как быть, она больно ударила Юрку мокрой рукой по затылку, закричала: — Ты об чем думаешь, паршивец? Ты об чем думаешь? — И она, бросив с силой мыло в корыто, так что брызги полетели во все стороны, вскочила со скамеечки. — Сам!.. Сам мойся!.. — И убежала, вытирая на ходу руки о фартук.

Юрка сидел скукожившись, не совсем понимая, в чем его вина, и все-таки догадываясь, о чем идет речь, сгорал от стыда.

После он долго не мог поднять на мать глаза, а она больше уже никогда не купала его…

11

В пионеры Юрку приняли, мать беспокоилась зря: история с премией к тому дню под забылась, а принимали их сразу всем классом. Выстроили всех у доски в два ряда, старшая пионервожатая прочитала слова торжественной клятвы, ребята хором повторили их, потом та же вожатая повязала каждому галстук, и на этом торжественная церемония приема закончилась. Хотя и проходила она несколько суховато, тем не менее Юрку, как и других ребят, она взволновала. Юрка косил глаза на свою грудь — на галстук — и был счастлив.

Но минутой позже, когда выбирали председателя совета отряда, радость его омрачилась: председателем избрали не его, как он думал и хотел, а отличницу — Ингу Фонареву — длинноногую жирафу. «Городская» — дразнили ее ребята, потому что она вместе с родителями приехала в поселок из города совсем недавно — отец ее работал инспектором в районо. И разговаривала Инга по-городскому культурно: «чево», «ково»? Соперница, конечно, серьезная, Юрке с ней тягаться трудно. Тем более что рыльце у него было все-таки в пушку: история с премиальной книгой подзабылась, видать, не совсем. Юрка обиделся, нагнул голову, насупился, чувствовал себя обделенным, несправедливо обойденным.

Дома мать подлила масла в огонь:

— Не был бы дураком тогда, назначили б тебя председателем. Хорошо хоть в пионеры приняли.

— Да… У нее отец в районо работает…

— Мало ли что! «Отец»! А ты должен вести себя так, чтобы никакой отец тебе не был помехой.

12

Юрка очень хотел, чтобы так и было, как говорила мать. И вскоре судьба ему улыбнулась.

Ах, эта судьба: никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь и что явится причиной твоего подъема или падения!.. Так и у Юрки. Его вдруг избрали редактором стенной газеты. И как ни странно, основную роль в этом сыграли его цветные карандаши.

Не успела вожатая спросить, кого выдвинуть в редакторы, как Лизка Пузырева выкрикнула:

— Чижикова! Чижикова! Он хорошо рисует, и у него есть цветные карандаши!

Юрка действительно рисовал хорошо, оценки по рисованию у него были всегда отличные. Последнюю его картинку «Зима» — хатка-мазанка под соломенной крышей, стожок сена возле нее, следы на первом снегу и дымок из трубы — учитель особенно хвалил. Идиллическая картинка. Правда, Юрка ее не сам придумал, он подсмотрел в книжке и срисовал. Но все равно — какой-то вкус проявил.

Но Лизка, Лизка какова! Добрая душа, знать, у нее: несмотря ни на что, она выдвинула Юрку! Молодец!

Доволен Юрка. Однако больше Юрки была довольна мать:

— Ну вот, наконец-то успокоил мою душу: и в пионеры приняли, да еще и редактором выбрали. Смотри же теперь старайся. Будешь стараться — и председателем станешь. Станешь! Только будь умницей. — И она многозначительно потрясла перед его носом указательным пальцем.

И Юрка старался. Первый номер «Отличника» разрисовал так, что все ахнули. Заголовок написал красным и оттенил зеленым, буквы получились объемными, будто их вырезали из деревянных брусков. Заметки сам сочинил на разные темы — все с призывом учиться на «отлично». В конце нарисовал плоскокрыший скворечник, только без круглого отверстия — летка. Вместо него он сделал длинную прорезь в крыше, а на самом ящике вывел броско: «Для заметок».