Плацдарм

Начальник штаба развернул карту с обозначением советских и немецких позиций. Генерал сразу отметил — за то время, пока он сидел в тюрьме, Красная Армия значительно продвинулась, особенно на востоке области. На западе немцы оказывали ожесточенное сопротивление, так что там линия фронта в среднем проходила километрах в двадцати от окраин Москвы. До сих пор советские войска занимали позиции, удобные для атаки, но сейчас ситуация коренным образом изменилась — теперь надо было думать прежде всего об обороне.

Начальник штаба изложил свои соображения на это счет. Основной упор он предложил сделать на использование рельефа местности и организацию долговременных огневых точке на базе тяжелых танков ИС-2 и ИС-3.

— Сколько их у нас? — спросил Говоров.

— Сто двадцать «двушек» и сто десять «трешек», — доложил начальник штаба. — Есть еще тридцатьчетверки, два батальона. Силы, в общем, значительные…

— А что у немцев?

— На текущий момент точных сведений нет, — признал начальник штаба, — но по данным недельной давности на западном участке действовали три батальона тяжелых танков общей численностью до ста машин — в основном «Тигры» и «Королевские тигры».

— А на восточном участке фронта?

— Там тяжелых танков у них нет.

Тактически ситуация не такая плохая, подумал Говоров, обороняться мы можем долго. Но вот стратегически? Какие ресурсы есть у Москвы и области, сможем ли мы наладить снабжение войск, если коридоры окончательно закроются?

— Хорошо, — сказал генерал, приняв решение. — Вот что, Василий Евгеньевич. Начинай планировать оборонительную операцию, прежде всего на западном участке. Учти, что танков больше не будет — через коридоры они уже не проходят.

— Они действительно закроются? — тихо спросил начальник штаба.

— Это наихудший вариант, — признал Говоров, — и мы должны исходить из него.

— Значит, мы можем остаться здесь навсегда? Как же быть с семьями? Они-то там, по ту сторону барьера.

Говоров кивнул.

— Это еще одно дело, которое я тебе поручаю. Пока коридоры действуют, надо дать возможность семейным вернуться.

— Ничего себе, — пробормотал начальник штаба, — и кем мы их заменим?

— Теми с нашей стороны, кто готов рискнуть. Кстати, а что у тебя с семьей?

— Жена уже здесь. Но сын у меня в Германии.

— Решай сам, — помолчав, сказал Говоров, — но знай, что ты мне нужен, Василий.

Начальник штаба кивнул.

— Я останусь, — ответил он, — я уже решил.

— Спасибо, — ответил генерал. — Давай, займись этим в первую очередь. Люди должны чувствовать, что мы думаем о них. Я сейчас в горком Москвы, обсудим снабжение, чем он смогут нас обеспечить…

Последние трое суток Саша спал не больше шести часов.

Информация о работе всех коридоров стекалась в аналитический центр КБ-45. Каждые шесть часов выходил бюллетень — количество открытых коридоров, их положение, максимальная ширина, параметры плазмы. Эта информация тут же поступала в машинно-счётное бюро, где ее обрабатывали по составленным Сашей и его сотрудниками алгоритмам, надеясь найти хоть какую-то закономерность между параметрами плазмы и шириной коридоров.

Результатов не было. Медленно, но неуклонно максимальная ширина коридоров между мирами уменьшалась. Один из них открыли непосредственно около здания КБ-45. То, что происходило там, напоминало суматоху эвакуации в сорок первом, когда все хотели попасть на отходящие поезда. Ситуация менялась буквально каждый час — грузовики, которые еще вчера можно было провести через коридор, приходилось заворачивать, а их поклажу перекладывать — насколько это возможно — в легковые машины, которые еще проходили. Надо было успеть перебросить на ту сторону как можно больше грузов, поэтому коридоры большую часть времени работали в одну сторону. Но случались и исключения — из параллельного мира возвращались семейные бойцы, отпущенные по приказу Говорова. Их появление еще сильнее подчеркивало всеобщие ожидание неизбежного — разрыва связи между мирами.

Поздно вечером, когда Саша в очередной раз сидел над бюллетенем о работе коридоров, к нему зашел Громов. Последние три дня они мало разговаривали — профессор переложил всю работу по сбору и обработке наблюдений на Сашу, а сам занимался другими делами — какими именно, он прямо не говорил, отделываясь общими фразами.

— Как дела? — спросил Громов.

Саша начал было готовить обширный ответ о проделанной работе, но, неожиданно для самого себя, сократил его до одного слова:

— Хреново.

— Ничего нет?

Саша помотал головой.

— Если закономерность и есть, она от меня ускользает. Возможно, слишком мало данных, нужны еще коридоры…

Громов, усевшись в кресло напротив него, вздохнул.

— Ты ведь знаешь, у нас больше нет установок. Мы уже все использовали.

Саша не знал, что сказать. Помолчав, он спросил:

— А у вас что? Вы ведь не просто пришли узнать, как у меня дела?

Профессор посерьезнел. Саша заметил, как заострились черты его лица за прошедшие дни. Интересно, а он сколько спал, мелькнула мысль.

— У меня появилась идея, — сказал он, — не бог весть что, но… может быть, зерно истины в ней есть.