Плавающая Евразия

Возле его уха пропищал мини-магнитофон, ставший спутником ракеты и описавший свой очередной круг. Впитав в себя бранные выражения Дав-лятова, мини-магнитофон синьоры Буффони просигналил их до чуткого слуха Абду-Салимова, все еще читающего заявление, написанное им в бытность шахградским резвым режиссером.

"Сволочь! Провокатор!" - от ругательств этих Абду-Салимов, в потустороннем своем воплощении ставший теперь Ибн-Абу-Дабу, сердито задрал голову кверху и увидел две светящиеся точки, застывшие над чистилищем.

- НЛО, - просто, как о чем-то привычном, сказал Ибн-Абу-Дабу, небрежно подняв палец кверху, и пошел дальше, засунув бумагу в карман своего кителя.

Дочь-судья даже не удосужилась посмотреть наверх, чеканным шагом направилась она к месту экзекуции. Заседатели уже положили доску на живот беременной женщине, безропотно вытянувшейся на бетонной площадке, и стали на края доски сапогами и запрыгали так легко, улюлюкая, словно это было их самой желанной потехой. Веселые возгласы заседателей заглушило попискивание мини-магнитофона, сделавшего очередной виток и в беспорядке раскручивавшего ранее сделанную запись. Послышалось: "Вы гомосексуал?", затем, после свиста и невнятного бормотания, отчетливо: "О, какое откровение для всех! Какая казнь!"; снова сбитая свистом и шипением: "Это "Нью-Йорк - Бостон - Чикаго - Гэб-блэб"? Тьфу, дьявол!" И голос, которого Давлятов поначалу испугался: "Остановись! Опомнись! Ради нашей... Сволочь! Провокатор!.." - и вслед за шипением и пыхтением: "Конгрессам! Парламентам!.. Выкуп за президента... к двенадцати часам по Гринвичу... не будет... за свои преступления..." - и возгласы прыгающих на конце доски: "О-о-х-х-х! Хо-ро-шо... Еще ра-аз!"

Глаза Давлятова слезились от напряженного взгляда. На секунду он отвел от лица бинокль, чтобы протереть вспотевшие окуляры. Едва приставил он снова тысячесильный хитрый инструмент к глазам, как крупно и четко очертилась картина шатра, противоположной стороны зала, со своей приемной комнатой.

У двери приемной комнаты мелькнула фигура привратника, вставившего ключ в замочную скважину. Но прежде чем поднести к двери ключ, привратник нагнулся и взглянул через замочную дыру.

- Кабинет ваш свободен, - доложил он человеку, подошедшему сзади с таким видом, будто присутствие тут ему было в тягость. Был он в кителе, с зачесанными назад черными как смоль волосами, правой рукой держал потухшую трубку у рта.

Привратник несколько раз повернул ключ в двери, но заржавевший замок не поддавался. И по тому, как он крутил рукой, по присущему только ему жесту, Давлятов узнал в привратнике Шаршарова, беллетриста и диссидента.

- Это он! Подлец! Как он попал сюда?! Значит, опять улизнул от рук правосудия! - закричал пораженный Давлятов, но тут же услышал отрезвляющий голос своего попутчика по рискованному путешествию в недрах земли:

- Лично я бы вам не позавидовал, окажись вы там, голубчик...

Дверь по-прежнему не поддавалась, хотя Шаршаров и налегал на нее, пытаясь поддеть.

Шеф его, доселе апатичный, проявил легкое нетерпение, глянул на часы.

- У нас здесь, как в рядовой районной поликлинике, - глухо сказал он, - до двух часов кабинет занят урологом, а после двух до вечера психиатром, пользующимися одними и теми же урологическими инструментами. Смысл сказанного только частично был ясен Давлятову - он лишь понял, что и здесь, в чистилище, ощущается нехватка кабинетов и из-за этого начальники работают в две смены неполный рабочий день. Он даже испытывал злорадство по поводу того, что Шаршарову не поддается дверь. Но наконец привратник открыл ее, услужливым жестом показывая шефу в тот самый зал, где Ибн-Муддафи принимал журналистку.

Шеф с недовольной гримасой вошел в зал и потянул носом воздух, чувствуя неприятный запах.

- Ты ведь знаешь, что меня мучают запахи, - недовольный, обратился он к Шаршарову. - И даже изобразил мои мучения в своем романе. А о простой вещи - прийти сюда на пять минут раньше и проветрить шатер - ты не догадываешься. Все вы большие мастера в воображении и изображении, а когда дело доходит до реальной жизни, элементарного понимания и сочувствия в вас нет и нет... не хватает! - продолжал он, устраиваясь поудобнее в кресле и глядя почему-то не в лицо привратника, словно стыдясь своего старческого брюзжания.

Шаршаров, пододвигая к нему столик с какими-то бумагами, пытался оправдаться:

- Сегодня полковник увлекся беседой и вышел отсюда не за пять минут, как обычно, а ровно в два. Поэтому я не успел, хотя очень хотел... Не верите?! - вдруг ударил он себя по-мужицки в грудь, как бы выражая гнев.

Шеф протянул было руку к столику, чтобы взять папку, но передумал и, явно оттягивая время начала службы, проговорил совсем миролюбиво: