Вчера вечером в темноте вернулся доктор. Он был суров и коротко сказал: «Фома солгал». Громким всеобщим смехом доктор был обезоружен в своем законном гневе. Оказывается, доктор Вальтер заботливо обыскал «70 км», якобы пройденных Фомой, шаг за шагом прошел по его следам и убедился, что нигде не было признаков борьбы между отважным коком и «семью волками». Безусловно, волчьих следов было много, но Фома нигде не опускался на колено, нигде не было патронных гильз в подтверждение произведенных им «залпов». Историю о семи волках Фома придумал, и мы решили его проучить. На другое утро вызвали Фому и с серьезным видом сказали, что он должен взять с собой сухари, пройти обратно «70 км» до убитого волка и сам снять с него шкуру. Сказали, что доктор ходил по следам и действительно нашел убитого им волка. В этот момент лицо Фомы выражало нечто среднее между плачем и смехом. В замешательстве Фома ответил, что волка он только подстрелил и что его, вероятно, там уже нет. Когда мы не смогли больше удержаться от смеха, широкий рот Фомы растянулся поперек его лица еще шире, чем обычно, а его курносый нос поднялся еще выше и он сказал: «Да, но вы ведь знаете, что я охотник и что слову охотника не всегда можно верить». Посмеявшись от души, мы отпустили храброго победителя «семи волков» в камбуз. Негодный парень одурачил нас и больше всех доктора. Все же он оказался молодцом: во-первых, сумел выйти из положения благодаря быстро выдуманной истории и, во-вторых, своей находчивостью развеселил нас. Мне давно не приходилось так смеяться от всего сердца. Фома выказал в этой истории актерский талант, который может нам пригодиться во время полярной ночи. Бели бы только я мог знать, где мы будем проводить полярную ночь!
Вчера вечером я выкупался. Купание было превосходно. Воду накачали днем через шланг из пресного озерка с большой льдины и согрели в ванне паром от машины. В помещении было тоже тепло. Впрочем, мы давно приспособились к умеренной температуре: +8° в каюте, кают-компании или лаборатории для нас достаточно, а при +10° кажется чрезмерно жарко.
Отдельные огромные льдины старого пресного льда мощностью в 1,5—2 м и в 12— 15 м диаметром были нагромождены на берег вокруг гигантских плит гранито-гнейса. По берегам острова уже образовался молодой 2,5—3-сантиметровый лед, который вскоре взломался. Легкая подвижка льда сопровождалась певучими звуками. За большими ледяными глыбами Коломейцев заметил нечто, походившее на двух белых медведей,— это была старая медведица с медвежонком. Я взялся за ружье, но Коломейцев просил меня быть благоразумным и не стрелять, так как отправка матросов за медведями и сдирание шкур может задержать нас в самый критический момент. Звери смотрели на нас без всякого страха, но когда Коломейцев пронзительно засвистел в морской свисток, медведи испугались и убежали, причем медведица издала хриплый рев, так хорошо воспроизводимый нашим доктором. Отбежав, звери остановились; медвежонок сел к нам спиной, обернувшись к матери, следившей за нами не спуская глаз. Убедившись в невозможности форсировать ледовую перемычку, мы пошли обратно к шлюпке, оставив медведей у стамух среди унылых в своем уединении гранитных плит.
Когда я подытоживаю наши испытания за этот месяц — целый месяц, проведенный в безуспешной борьбе за проход через Таймырский пролив,— прихожу к убеждению, что причиной всех неудач служили тяжелые льды прошлого года, преградившие нам путь, которые могут быть отогнаны от берега только восточными ветрами как раз в момент наступления зимы!