Плавание на яхте "Заря"

Четверг 23 мая. XX лагерь. На побережье, в 4 км от южного выходного мыса из неизвестного залива (Таймырского?). Вчера благополучно прошли 11 км от лагеря до южного выходного мыса по курсу 243° и еще 4 км до сюда по курсу 220°—210°. Мы оба обессилели, питаясь в штормовом лагере одной четвертью рациона. Чувствую себя особенно плохо — болит голова и наступила глубокая апатия, а также потерялся голос. Гидрограф бодрее и сохранил достаточно энергии, чтобы дойти сюда, в то время, как я готов был сделать привал в любом месте. Мы были в пути с 10 часов 15 минут вечера до 2 часов б минут ночи. Печать не могла сегодня сойти с места. Я привязал ее сзади к саням, где она одно время бодро бежала, пыталась даже тянуть сани, но позже, когда ей снова изменили силы, я посадил ее на нарту. Она хорошо поела, быть может завтра ей будет легче. Очень тяжело потерять эту прекрасную собаку-вожака.

Слабо извилистый берег напоминает по своему характеру холмистый ландшафт внутренней части тундры (полуострова Короля Оскара?) У северного выходного мыса «неизвестного» залива видны крутые скалы. Пояс торосов окаймляет выход из залива. За палаткой возвышается несколько девятиметровых холмов, усеянных валунами с ледниковыми штрихами.

Пятница 24 мая. XXI лагерь. На том же берегу, приблизительно в 10 км дальше. Вчера в пургу мы шли в тумане с 9 часов до 11 часов 30 минут, пока тянули собаки и пока можно было что-то видеть. Когда тронулись в путь, немного прояснилось, но едва прошли 1 км, снова поднялась пурга; снег забивал глаза с такой силой, что из-за боли я с трудом мог смотреть вперед. Мы шли по глубокому снегу у самого берега, который был едва виден сквозь снежную пелену. В тумане не раз наезжали на высокий берег, покрытый рыхлым снегом, не отличая его от поверхности моря, нередко принимали торосы за мысы и сушу. В конце концов нам прискучили эти скитания, и я остановился. При шквалистом ветре с большим трудом установили палатку.

Вчера Печать почувствовала себя как будто лучше. Сначала она бодро бежала рядом с санями и начинала даже их тянуть, но вскоре ослабела и не могла больше поспевать. Я отвязал ее, чтобы проследить, будет ли она хотя бы медленно следовать за нами, но она легла. Я устроил ее на нарте и решил положить сегодня конец ее страданиям. Гидрограф предложил не пристреливать собаку, а попытаться доставить ее на «Зарю». Я согласился подождать еще один день, но когда мы вышли из палатки кормить собак, Печать лежала растянувшись на боку и жалобно визжала. Она была больна. Ее шкура стала тонкой и облезлой; она сильно мерзла. Такой внезапный конец может наступить у любой собаки, получающей по одной рыбе, а Печать как передовая получала постоянно полторы рыбы. Белый медведь или олень безусловно спас бы жизнь всех собак, тоже самое и запасы из нашего склада, если бы только удалось их откопать! Я отнес собаку за палатку, где ее не могли видеть остальные, положил перед ней рыбу и уговаривал ее поесть, но она не прикоснулась к предложенной еде. Тогда я принес ружье и с болью в сердце прикончил страдания бедного животного.

Ненастная погода продолжается. Ветер сильно потрясал сегодня палатку; невозможно было уснуть из-за грохота оледенелого снега о ее стены. Спальные мешки, одежда, брезент, обувь — все намокло, в самой палатке также болото.

Сегодня мы сварили себе суп из полной порции гороховых консервов и шестой части пеммикана, что было чрезвычайно вкусно и должно хватить на сутки. Шпиг разделили на маленькие порции на шесть дней. Вчера выпили последнюю чашку прекрасного бульона. Провизия подходит к концу. Чем все это кончится? Пурга во всяком случае не кончается, она длится 12-й день, и барометр продолжает падать. Очевидно, май самый плохой месяц для поездок.

Инстинкт Лески своеобразен. Третьего дня, когда мы выехали, Печать шла в упряжке с ней рядом. Когда она упала, обессилев и не могла больше подняться, Леска сразу схватила ее за глотку. Она не пыталась поднять своего товарища, как это делала по отношению к Крошке. Если бы я не подоспел вовремя, Леска наверняка перекусила бы ей горло. Такое поведение добродушного пса говорило о безнадежном состоянии Печати. Но что же лежит в основе этого явления, подобного «журавлиному суду»[71]? Проявление ли это сочувствия или же оно основано на чувстве самосохранения, на желании избавиться от лишнего едока? Быть может, это бессознательное стремление прикончить слабого, больного или немощного и дряхлого собрата?

Мои мечты в последнее время витают только вокруг съедобного, мне снятся прекрасные сытные обеды у старых друзей. На полозьях из нейзильбера сани легко скользили, на них груза не более 160 кг, но, несмотря на это, собаки не в силах тащить. Они не только истощены вследствие длительного голодания, но и пострадали из-за снежных штормов.