Плавание «Сидрэгона»

Это был, пожалуй, самый опасный момент всего перехода. Впереди нас почти наверное ждала опасность; всплыть мы не могли, потому что полыньи поблизости не было. Даже в том случае, если мы повернем на обратный курс, далеко нам не уйти, так как путь преградит дрейфующий лед. На малом ходу «Сидрэгон» не удержался бы на заданной глубине и на курсе и мы неизбежно ударились бы об лед или зацепили грунт. Но зато наш подводный корабль мог лечь на грунт и приступить к ремонту прибора, или с этой же целью мы могли подвсплыть, коснуться льда и остаться в таком положении без движения. Что-то нужно было предпринимать без промедления.

В первые же секунды нахождения в центральном посту я успел бросить взгляд на все важнейшие приборы, при этом от моего внимания не ускользнул тот факт, что, судя по показаниям батитермографа, «Сидрэгон» только что пересек границу между слоями воды с различной температурой. Такие температурные слои преломляют звуковые волны и обычно создают преимущества для подводной лодки, когда она вступает в единоборство с надводным кораблем. Одни температурные слои отклоняют гидролокационный пеленг в сторону дна, другие — к поверхности, и в итоге такие искажения приводят к тому, что надводный корабль теряет контакт с подводной лодкой. Может быть, такой слой температурного скачка, как мы его называем, отклоняет луч нашего эхоайсбергомера вверх и прибор показывает нам только верхний близ расположенный лед? Бёркхалтер высказал такое же предположение.

— Глубина тридцать семь метров! — приказал я решительно.

Я увеличил глубину погружения «Сидрэгона» только на три метра; под килем оставалось еще семь метров чистой воды.

Опасность была столь большой, что время, которое потребовалось на увеличение глубины, показалось мне вечностью. С напряженным вниманием мы продолжали следить за экраном эхоайсбергомера. В этот момент появился Роусон. Он не обнаружил никаких видимых неисправностей прибора. «Сидрэгон» перешел наконец на заданную глубину тридцать семь метров. И сразу же, как бы по взмаху волшебной палочки, эхоимпульсы на экране переместились за пределы тысячеметровой окружности. Следовательно, звуковые сигналы нашего эхоайсбергомера действительно искажались слоем температурного скачка. Теперь я вздохнул облегченно.

— Вот это да! — воскликнул невозмутимо молчавший до этого Лайон. — Слава богу, пронесло!

— Спрашивается, зачем вы меня разбудили, штурман? — шутливо упрекнул я Бёркхалтера. — Счастливо достоять вахту, — пожелал я ему и отправился в свою каюту.

* * *

К девяти часам вечера 3 сентября «Сидрэгон» вышел из района паковых льдов. Нам встречались теперь лишь отдельные плавающие льдины и мелко битый лед.

Отдавая приказ подготовить корабль к всплытию, я не мог не вспомнить то, что пришлось пережить нам всего шестнадцать часов назад, когда мы избежали катастрофы лишь тем, что увеличили на три метра глубину погружения.

В Номе нас встретили очень радушно. Навстречу «Сидрэгону» вышел ледокол береговой охраны «Норт-винд», на борту которого находилась большая группа наблюдателей и корреспондентов.

Из Нома мы вышли на юг и всплыли только в теплых водах севернее Гавайских островов. Утром 14 сентября 1961 года «Сидрэгон» вошел в гавань Пирл-Харбор.