Плавание в Византий

Нижний ярус маяка не произвел на него впечатления: гигантская, футов под двести высотой, прямоугольная постройка, составленная из больших мраморных блоков. В ее прохладных затхлых галереях зияли сотни темных комнатушек — каморки смотрителей и механиков, гарнизонные казармы, стойла для трехсот ослов, доставлявших в световую камеру дрова.

Чарльз мерной поступью шел вверх, вперед, без остановок, пока не вышел на межъярусный балкон. Отсюда маяк начинал сужаться, его фасад, теперь гранитный, восьмигранный, в изящных канелюрах, нависал над головой.

На балконе его ждала Гайойя.

— Держи. — Она вручила деревянный шампур с кусочком мяса. — Жареная ягнятина. Пальчики оближешь. Я уже стрескала кусочек, пока тебя ждала. И вот еще.

В протянутой пиале плескался прохладный зеленый шербет.

— Пойду поищу фанат, — сообщила она и удалилась.

Мясо, обугленное снаружи, оказалось розовым и приятно сочным внутри. Пока он жевал, подошел один из эфемеров — их здесь было несколько десятков, торговавших всевозможной снедью и напитками.

Смуглый коренастый самец в изжелта-красной набедренной повязке нагловато-заискивающе заглянул Чарльзу в лицо.

— Я продаю мясо. Прекрасно обжаренная ягнятина. Отдам за пять драхм.

Чарльз указал на поедаемый кусок.

— Уже не надо.

— Отменное мясо, нежнейшее. Три дня мариновалось в соках…

— Спасибо, — кивнул Филлипс, — но мяса мне уже не надо. Будьте любезны, пройдите дальше.

На первых порах эфемеры ставили его в тупик, да и теперь он испытывал замешательство, сталкиваясь с ними. С виду создания из плоти и крови, однако и не люди, во всяком случае, за людей их здесь не считали. Скорее всего, это продукта технологии настолько совершенной, что не бросается в глаза их искусственность. Иные казались смышленей прочих, хотя все они вели себя так, будто самостоятельности у них не больше, чем у актеров на театральной сцене. Впрочем, как раз на сцене все они и находились. Каждый из пяти городов кишел бесчисленными эфемерами во всевозможных амплуа: пастухи и свинопасы, дворники и торговцы, лодочники, разносчики питья и снеди, базарные перекупщики, школьники, возничие колесниц, полицейские, погонщики, гладиаторы, монахи, ремесленники, проститутки, карманники, моряки и прочая шагая — все, кто необходим для поддержания иллюзии оживленного, процветающего города. Соплеменники Гайойи не выполняли никаких общественно полезных функций. Их было недостаточно для под держания городской жизни, к тому же все они — туристы, странники, ради любопытства кочующие из города в город, из Чаньаня в Нью-Чикаго, из Нью-Чикаго в Тимбукту, из Тимбукту в Асгард, из Асгарда в Александрию — без передышки, неустанно.

Эфемер вовсе не собирался оставлять его в покое: Чарльз отошел в сторону, но существо увязалось за ним и буквально приперло к парапету балкона. Прошло несколько минут, уже появилась Гайойя, мило испачкавшаяся гранатовым соком, а этот эфемер по-прежнему назойливо кружил вокруг Филлипса, предлагая шашлык. Подступая к Чарльзу буквально впритык, эфемер заглядывал грустными телячьими глазами ему в лицо и монотонно гундосил, расписывая прелести товара. Наконец Гайойя прикоснулась к локтю существа и произнесла отрывистым и резким тоном, какого прежде Чарльз у нее не замечал:

— Ему не надо. Отвали — Создание тотчас повиновалось. А Филлипсу она сказала: — Не церемонься с ними. Сразу отшивай.

— Я так и сделал. Он и ухом не повел.

— Ты приказал ему убраться, а он ослушался?

— Я был вежлив. Ну, может, слишком вежлив.

— Надо же, — удивилась она. — Они должны повиноваться человеку — в любом случае.

— А может, он не счел меня за человека, — предположил Чарльз. — Из-за моей внешности. Рост, цвет глаз… Возможно, он подумал, что я своеобразный эфемер.

— Нет, — нахмурилась Гайойя. — Эфемер не станет приставать к другому эфемеру. И ни за что не ослушается человека. Различия столь велики, что перепутать совершенно невозможно. Просто немыслимо, что он не отвязался.

«Вид у нее встревоженный, даже слишком. Ну, произошел сбой — что тут такого?»

Гайойя, видимо, пришла к тому же умозаключению. Пожав плечами, она произнесла:

— Бракованный, наверное. Возможно, эти случаи не редкость, мы попросту не знали о таком.

Какая-то натянутость сквозила в ее тоне, и Чарльз обеспокоился. Она улыбнулась и протянула ему гранат.

— На, Чарльз, кусни. Чудесно сладкий. Они ведь исчезающие, в курсе? Ну что, айда наверх?

Восьмиугольный маяк тянулся ввысь на несколько сот футов. Восхождение совершалось жутко медленно: впереди них тяжело взбиралась по пандусу ослиная упряжка, навьюченная вязанками дров для поддержания сигнального огня. В конце концов, когда у Филлипса уже началась одышка и закружилась голова, они с Гайойей вышли на второй балкон, обозначавший переход на третий ярус.

Гайойя сильно перегнулась за перила.

— Ах, Чарльз, ты только посмотри! Какая красотища!