Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану

Деревенька Томе лежит на берегу небольшой бухты, окруженной песчаным берегом. В разных от нее направлениях между холмами рассеяно еще несколько хижинок (ранчо). Все они населены дружелюбнейшим и ласковейшим в свете народом. Мы слишком мало были между ними и слишком были заняты другими предметами, чтобы узнать их коротко; но эта черта их характера слишком была резка, чтобы ее не приметить. В первый день наша шлюпка нашла у берега большой прибой. Проезжавшие мимо верхом, видя ее затруднение, без всякой просьбы въезжали в воду, помогали нашим выходить на берег и потом, не сказав ни слова, продолжали свой путь. Жители, окружив их, приглашали к себе, но без всякой докучливости или привязчивости. При покупке всего нам нужного не заметил я в них ни малейшего состязания; напротив того, нас часто отсылали к соседям, когда кто-либо из них мог нам доставить какую-нибудь вещь дешевле.

Вообще все показались нам образованнее, нежели соответствующие классы в других странах. За целый день не заметили мы ни одной ссоры или брани. К детям были они ласковы, а дети, с своей стороны, были очень благонравны. Невзирая на множество детей, не слышали мы совсем их визга, столь несносного, когда он происходит от своенравия. Мне случилось встретить целую толпу мальчиков, шедших в школу, которые все с особенной веселостью и без малейшей застенчивости предлагали нам в продажу кур, и если б каждый, вместо дощечки, имел за пазухой курицу, то мы рисковали бы накупить их вдесятеро больше, чем было нужно. Толпа эта в синих пончо, остроконечных шерстяных колпаках и с деревянными дощечками в руках представляла картину, поистине характерную.

Поселянин, у которого нашли приют наши натуралисты, был, кажется, зажиточнее и в той мере и гостеприимнее прочих; он оскорбился, узнав, что мы привезли с собой обед, а чтобы его утешить, должны мы были согласиться за его столом соединить наш обед с его olla [олья – овощное рагу] – блюдо, столь же неизбежное за испанским столом, как щи за русским. Вино здешнее весьма похоже на плохую малагу, но с хорошей выделкой могло бы быть весьма вкусно. За целый день беспокойства, за завтрак и обед должны мы были хозяину нашему заплатить по пиастру с брата.

Хотя частые посещения судов всех наций, особенно английских, повысили цены на все предметы, мы все же могли запастись всем нужным по довольно сходным ценам.

На рассвете 6 марта, получив с берега все остальное, снялись мы с якоря при весьма тихом южном ветре. В это время года господствует еще обыкновенно во всей силе береговой муссон, и потому я был в полной уверенности, что ветер около полудня засвежеет. Однако в устье губы встретили мы, к удивлению, безветрие, заставившее нас положить верп. Мне не хотелось класть якоря, чтобы иметь возможность вступить под паруса с первым дуновением южного ветра, которого я все еще ожидал каждую минуту. Но вместо того ночью нашел шквал от NNO, которым сдернуло верп, и шлюп понесло быстро на лежавшие только в 1½ милях под ветром камни Паярос Пинос. Отрубив кабельтов и вступив под паруса, избавились мы от этой опасности и положили якорь, зайдя далеко в губу. Весь следующий день провели в тщетном искании потерянного верпа.

8 числа мы снялись опять и в устье губы опять встретили противное маловетрие, с которым могли, однако, кое-как лавировать, так что при нашествии густого тумана вечером были уже вне самой узкости, но все еще весьма близко к берегу. Рев бурунов до самого утра напоминал нам о неприятном соседстве; чтобы избавиться от него, мы буксировали всю ночь к NW при совершенном безветрии. Мы сделали при этом наблюдение, впрочем не новое, о большей силе звука ночью; хотя расстояние наше от берега беспрестанно увеличивалось, но буруны с наступлением темноты стали несравненно слышнее.

Весьма тихие северные ветры или совершенное безветрие при густых туманах мучили нас четверо суток; нетерпеливо ожидаемый южный ветер задул только вечером 17 марта. На следующее утро мы были уже весьма близко к губе Вальпараисо, но густой туман, покрывавший берега, задержал нас и тут несколько часов. После полудня туман рассеялся, и мы под всеми парусами легли к северу. Первым предметом, встретившимся нашим взорам, когда стала открываться губа Вальпараисо, был шлюп «Моллер», в ту самую минуту вступавший под паруса. Следуя прямо в Вальпараисо, избежал он всех тех остановок, какие мы испытали, и пришел сюда 12 дней назад, исправился и теперь следовал на Камчатку. Простившись с ним, продолжали мы лавировать далее в губу и вскоре встретили жесточайший ветер с берега, мчавший перед собой брызги, смешанные с песком, подобно густому туману. Мы с трудом могли нести одни марсели, и потому до сумерек едва пришли на глубину 30 сажен, где и положили якорь. В 8-м часу жестокий ветер этот мгновенно обратился в совершенный штиль, продолжавшийся до следующего дня. Пользуясь им, на рассвете затянулись мы завозами далее в губу на спокойное место и расположились на двух якорях.

Окончив работу и убрав шлюп, съехал я около полудня в город.