Бездонное озеро блестело, как плоское и гладкое зеркало; паруса безжизненно обвисли. Замп распорядился опустить в воду гребное колесо, пристегнуть волов к вороту и позвать им на помощь труппу Пеплошторма. Гарт Пеплошторм громко протестовал: «Нас освободили от задолженности! Теперь мы свободные люди, нам не пристало крутить ворот!»
«Действительно, вы свободные люди, — согласился Замп. — Но вы должны заработать сумму, достаточную для вашего содержания на всем обратном пути в Кобль — то есть, вам придется крутить ворот. Если вы предпочитаете остаться в Морнуне, прыгайте за борт и плывите к берегу!»
Ворча и ругаясь, Гарт Пеплошторм и его спутники поплелись на корму и налегли на спицы ворота.
Теперь нос плавучего тетра шумно рассекал озерную воду. Через час Замп приказал поднять гребное колесо — нерешительный ветерок слегка надул паруса, и судно продолжало тихонько скользить на юг.
К полудню следующего дня судно промчалось через Мандаманские Ворота и, продолжая плыть по течению, беспрепятственно миновало замок Банури. Справа и слева простиралась степь Тинзит-Ала; впереди до самого горизонта струился Виссель.
Сезон муссонов уже закончился; капризные, непостоянные ветры дули то с одной, то с другой стороны. Но Замп никуда не торопился. Чтобы волы и Гарт Пеплошторм не теряли форму, он заставлял их крутить гребное колесо всего лишь один час утром и один час после полудня; все остальное время, вполне удовлетворенный спокойным дрейфом вниз по течению, он занимался подготовкой чертежей своего будущего чудесного нового судна. Замп намеревался заказать самые ценные породы дерева, нанять самых искусных резчиков, закупим, самое лучшее лантинское стекло! Для труппы и команды он предусмотрел роскошные каюты со всеми удобствами, а для себя просторные апартаменты на корме с многостворчатыми окнами над журчащей кильватерной струей. На верхних палубах Замп собирался устроить украшенные колоннадами галереи, как на «Воюзе», сцену он намеревался оборудовать хитроумными механизмами, не уступавшими оснащению «Деллоры», а ряды складных сидений в зале должны были напоминать те, что он видел на борту «Заоблачного странника». Главная палуба, разумеется, должна была круто подниматься, поворачиваясь на петлях, чтобы публику в случае чего можно было без промедления смыть за борт, а дополнительное потайное устройство, раскрывавшее провал посреди зрительного зала, позволяло бы сбрасывать в трюм и ловить грузовой сетью особо опасных нарушителей спокойствия. Обе системы доказали свою полезность на практике. Следовало ли установить на новом судне кормовое гребное колесо? Пару боковых гребных колес? Или гребные винты? На этот счет Замп еще не принял окончательное решение. Какой репертуар ему следовало выбрать? Классические трагедии древней Земли? Ха-ха! Откинувшись на спинку кресла, Замп смотрел на облака, плывущие по бескрайнему небу Большой Планеты.
На четвертый день после того, как «Миральдра» миновала Мандаманские Ворота, внимание Зампа привлек всадник, скакавший во весь опор по восточному берегу. Поравнявшись с судном, всадник принялся призывно размахивать руками; глядя в подзорную трубу, Замп обнаружил, что в седле сидел Теодорус Гассун.
Замп приказал подобрать паруса и спустить шлюпку. Через некоторое время Гассун, шатавшийся от усталости, с покрасневшей от солнца и задубевшей от ветра кожей, присоединился к нему на квартердеке.
«Король Теодорус, ваше величество! — приветствовал его Замп. — Вы оказываете мне большую честь, и я чрезвычайно рад оказать вам гостеприимство, хотя и не ожидал увидеть вас так скоро».
Гассун осушил предложенный ему Зампом стакан коньяку. «Короля Теодоруса больше нет, — прохрипел он. — Я снова — Теодорус Гассун из Кобля, и не испытываю по этому поводу никаких сожалений, уверяю вас. Здесь случайно не найдется чего-нибудь съестного? Я чертовски изголодался в пути!»
Замп приказал подать хлеб, сыр, мясо и квашеный лук-порей. Пока Гассун ел, он рассказал об обстоятельствах, заставивших его вернуться на борт плавучего театра. По существу, эти обстоятельства объяснялись одним простым фактом. Геральдическая зеленозолотая плащаница, обветшавшая на протяжении веков и постоянно подвергавшаяся напряжениям в связи с тем, что ее покрой никак не соответствовал долговязой нескладной фигуре Гассуна, в один не столь прекрасный момент разошлась по швам, после чего от нее осталось несколько отдельных лохмотьев. Гассун прекрасно понимал, что он оставался королем лишь постольку, поскольку обладал мифической плащаницей, преобразившей презренного владельца развалюхи, стоявшей на приколе в устье Висселя, во всесильного правителя Сойванесса; потеря этой плащаницы должна была неминуемо привести к его обратному превращению из короля в чужеземное ничтожество.