Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2018

и время, налитое всклень, стоит,

– то есть, до самых краев.

* * *

С первым ударом грома

земля выпускает ростки.

От второго удара

на стеблях пестреют цветки.

С третьим ударом грома

заколосится рожь.

Тут и конец пролетью,

а летних гроз не сочтешь.

Да и когда считать-то?

Это зима стоит,

как изнутри на сфере

нарисованный вид.

А лето летит, как будто

взбалмошная руки

бжигаясь, швыряет,

радуги да облака,

зори, туманы, росы,

мглу, ураганы, зной…

Катят золотые колеса,

но под красной дугой

идет по разгару лета,

страды и вечерних нег

лошадь, лишенная цвета,

бледная, словно снег.

Воспоминание

Яйла словно чаша, а Ялта – на дне.

Точнее, пол-чаши, а в той стороне,

где стенки распались на сколы и скалы,

по днищу осевшему море взбежало.

Равнинному жителю море не диво.

Конечно, стихия, вольна и красива,

поболее Волги, но та же вода,

равнина без края и жизнь без следа.

А горы низки, если низко ты сам,

но если поднимешься выше к горам,

увидишь их истинную высоту,

провалов глубины и вод чистоту.

Не дальше и ближе, а выше и ниже…

Не море я мысленно слышу и вижу —

дорогу, закрученную спирально.

Нарядны цветущие, хвои печальны, а

камни асфальтовы, желто-медовы.

Пороги у лба, а под пятками – кровы.

Окно парохода у мола блеснет,

и ветер ударит, и птица мелькнет,

Вершины – туманам, долины – дымам.

Долины – жилище, но горы суть храм.

* * *

Столько оттенков зеленого,

белого, бурого, синего!

(синее – это тени,

тени и небеса!)

Столько всяких букашек,

птиц зверей и растений!

И лишь человек в одиночестве

стоит, распахнув глаза.

* * *

В. Тихомирову

Почаще вспоминай, что ты

и я – даосские монахи.

Сидим поврозь в своей избе,

любуясь лунной снежной ночью.

И – ни души. И слава Богу.

Луна, как лунь, летит над лугом.

* * *

Н. Булгаковой

Чтоб не трогали, не морочили,

мы – задами да слободой,

за заборами, по обочине,

лопухами да лебедой,

по дороге да по заброшенной,

мимо вырубки, сплошь заросшей

чернолесьем да мелкотой.

* * *

Прощай, культурная жизнь!

Да здравствует Пан!

А рядом с ним – босая, полногрудая Флора!

У него чешуя в бороде, на копытах – тина,

у нее на плечах – золотая пыльца

(уже примеряла ивовые сережки).

У обоих руки в земле,

в волосах – рогатые месяцы,

колдовские пустоты в глазах.

* * *

Но самое пленительное – тени

на занавесках, скатертях, на лицах,

на досках пола, на дорожках сада,

на старом срубе –

лежат резьбой, намеком, кружевами,