Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2018

Жену поэта хоронили пышно…
Он был поэт известный и главред.
Она ушла внезапно и неслышно,
и запил вновь непьющий вновь поэт.

Она лежала в ритуальном зале.

Был полон зал, и сразу не понять,
зачем столпились, словно на вокзале,
зачем спешили все его обнять, —

кто из машины – с палочкой, кто пёхом,

кто с кучей роз, кто с парочкой гвоздик.
Казалось, что прощаются с эпохой,
а он, эпоха, был суров и дик,

сидел у гроба, никого не видя,

хотелось выпить, и болел живот,
и ныло сердце пьяное в обиде,
что вряд ли он ее переживет.

Его везли по кладбищу на «скорой»,

поэта и героя соцтруда,
военную эпоху, от которой
еще чуть-чуть – не станет и следа.

Он месяц пил, потом лечился месяц.

Средь фолиантов и великих книг
он жить решил, от мира занавесясь,
как довоенный мальчик, как двойник.

А умер скоро, на восьмой неделе.

Жара стояла, белый пух летел.
И шли старухи к гробу еле-еле,
ифлийские старухи – в ЦДЛ.

Его народу хоронило мало —

шесть-семь поэтов, дальняя родня.
И дочь от брака первого стояла,
и улыбнулась, увидав меня.

Он был дитя, герой больного века,

и нет вины – и в том его вина.
…Осиротела лишь библиотека,
а год спустя исчезла и она.

За что?

Она кричала «за что?» «зачем?!
теперь, когда денег хренова туча?!»
…Рванулась в Оптину, в Вифлеем,
рыдала в голос, и даже круче —

звонила в ужасе всем врагам,

просила смирно себе прощенья,
чтоб корпус раковый пал к ногам
в метампсихозовом превращеньи.

И вновь кричала врачу «За что?!»,

совала доллары в два кармана.
…А солнце сыпало в решето
простое золото Инкермана.

И там, под золотом ЮБК,

над жизнью шаткой, смурной, короткой
пил то запоями, то слегка
муж нелюбимый в печали кроткой.
Она кричала ему «Вернись!»,
она грозила небесной карой,
потом в рыданьях швыряла вниз
мобильник «Vertu» на даче старой.

И не поехала хоронить,

и обезножила в две недели.
У парки злой вырывая нить,
концы пыталась соединить
над жизни дышащей еле-еле.

…На старом кладбище раз уж сто

необъяснимо и потрясенно
я вспоминаю то время оно.
И неизменно одна ворона
скрипит устало: «За что?» «За что?»

«Она стояла на седьмом этаже…»