Плавучий остров

Вдруг раздается нетерпеливый телефонный звонок… Дж. Т. Мастон подходит к аппарату… Обменивается несколькими словами с миссис Эвенджелиной Скорбит… Удар грома… Молния повергает его наземь и опрокидывает доску… Он поднимается… Он снова берет мел, чтобы восстановить число, полустертое при падении доски. Едва он успевает вывести "40.000…", как звонок раздался вновь… и, опять принявшись за работу, он забывает приписать три последних нуля к числу, выражающему длину окружности земного шара!

Вот как! Значит, всему виной миссис Эвенджелина Скорбит! Если бы не ее звонок, Мастон, вероятно, и не был бы задет электрическим разрядом! И тогда молния не сыграла бы с ним такой подлой шутки, из-за которой он теперь опозорен на всю жизнь, — он, чьи вычисления всегда были безупречны.

Каким ударом это было для бедной женщины, когда Дж. Т. Мастон сообщил ей, отчего произошла ошибка. Да, она виною несчастья! Из-за нее Мастону предстоят долгие годы бесчестия; ведь члены почтенного Пушечного клуба умирали не иначе как столетними стариками.

После этого разговора Дж. Т. Мастон убежал из особняка в Нью-Парке. Он вернулся в Баллистик-коттедж. Он шагал по своему рабочему кабинету, приговаривая:

— Теперь я не гожусь больше ни на что!

— Даже на то, чтоб жениться? — послышался голос, полный душераздирающей печали.

Это была миссис Эвенджелина Скорбит. Потрясенная, вся в слезах, она пришла к Дж. Т. Мастону.

— Дорогой Мастон!.. — начала было она.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ,

очень короткая, но успокоительная для будущего всего мира

Пусть обитатели Земли не тревожатся больше! Председатель Барбикен и капитан Николь не примутся больше за свое так плачевно окончившееся предприятие. Дж. Т. Мастон не будет больше делать никаких — даже вполне правильных — вычислений. Это был бы напрасный труд. В своей заметке Альсид Пьердэ говорил правду. По законам механики, чтобы сместить земную ось на 23^o28' хотя бы и с помощью мели-мелонита, нужен триллион пушек, подобных той, которая была выдолблена в толще Килиманджаро. Им не уместиться на нашей планете, даже если бы ее поверхность вся состояла из суши.

Итак, обитатели земного шара могут спать спокойно. Человечеству не под силу изменить условия, в которых происходит движение Земли: людям не переделать порядок, установленный создателем в строении вселенной.

Драма в воздухе

В сентябре 185… года я прибыл в Франкфурт-на-Майне. Мое турне по главным городам Германии ознаменовалось блистательными полетами на аэростате. Тем не менее до сих пор еще ни один подданный Федерации не выразил желания сопутствовать мне в моих полетах. Даже изумительные эксперименты, проделанные в Париже Грином, Эженом Годаром и Пуатевеном, не увлекли степенных немцев, и никто из них не решался пуститься в воздушные странствования.

И все же, как только по Франкфурту разнесся слух, что я намерен в ближайшее время совершить полет, три именитые горожанина обратились ко мне с просьбой удостоить их чести полететь вместе со мной. Мы должны были подняться через два дня с площади Театра комедии. Я стал немедленно приводить в порядок свой аэростат. Он был сделан из шелка, пропитанного гуттаперчей, веществом, не подверженным действию кислот и абсолютно непроницаемым для газов. Объем моего шара достигал трех тысяч кубических метров, что позволяло взлететь на огромную высоту.

День, назначенный для полета, совпадал с большой франкфуртской ярмаркой, ежегодно привлекающей в город множество народу. Светильный газ превосходного качества и исключительной подъемной силы своевременно мне доставили, и к одиннадцати часам утра шар был уже наполнен на три четверти всего объема. Эта предосторожность необходима, ибо по мере того как поднимаешься, атмосфера становится все более разреженной, газ, заключенный в оболочке аэростата, начинает с силой на нее давить и легко может прорвать шелк. Сделав надлежащие вычисления, я определил, какое количество газа необходимо, чтобы поднять меня и моих спутников.

Полет был назначен на двенадцать часов дня. Площадь являла великолепное зрелище. Возбужденная толпа теснилась за отведенной для меня оградой, заполняя все пространство вокруг; все окрестные улицы были запружены народом. Дома на площади были унизаны людьми от нижних этажей до коньков черепичных крыш. Свирепствовавшие последние дни ветры стихли. Безоблачное небо дышало палящим зноем. В воздухе ни малейшего дуновения. В такую погоду можно опуститься как раз на то место, откуда поднялся.

Я захватил с собой триста фунтов балласта, рассыпанного по мешкам. Круглая гондола, диаметром в четыре фута и глубиной в три, была превосходно оборудована. Пеньковая сетка равномерно облегала всю поверхность верхнего полушария аэростата; компас находился на своем месте, барометр был подвешен к кольцу, стягивавшему канаты гондолы, и якорь был в полной исправности. Мы могли лететь.