А потом к мелодии добавился голос. И звуки его и музыки слились в единое целое, толчками проникая прямиком в горло и растекаясь в груди. Ася как будто пила эти звуки, впитывала их в себя, наслаждалась ими.
Она закрыла глаза, но музыка никуда не исчезла. Теперь она обволакивала тело, сжимала плечи, гладила спину. На мгновение затихла, и снова ворвалась внутрь.
И как будто волнами. Вверх – вниз. Вниз – вверх. Словно что-то поднимается, зреет, и обрушивается сверху, сбивая с ног и дыхания. Словно все никогда уже не будет как раньше. Как откровение. Как какая-то новая, еще не придуманная, вера.
Музыка оборвалась, и Асю словно выбросило на берег. Обессиленную, распластанную, задыхающуюся.
-О чем эта песня? – Спросила она, не заботясь о том, КАК это прозвучит. Услышать ответ в эту секунду было самым важным в ее жизни.
И Ксюша ответила.
-Мы двигаемся в темноте. Мы слишком далеко друг от друга. И я боюсь узнать, что ты ко мне чувствуешь. Все, что у меня есть, я опускаю в твои ладони. Препятствие между нами непреодолимо. Все, что я хочу – это еще раз тебя увидеть. Но я не посмею об этом просить.
«Нет», - хотелось крикнуть ей. В песне было совсем не так! Там было много боли, но и надежда была тоже! Надежды на то, что однажды мы сумеем выйти из-под покрова тьмы, и увидеть друг друга. Может быть не сейчас, может быть, даже в следующей жизни, или в прошлой, или просто в другой, но там была, была надежда!
Асе так сильно хотелось сказать это. Так сильно, что она вся подалась вперед, и губы разомкнула, но почему-то не могла выдавить из себя ни звука. Она знала, что Ксюша смотрит на нее сейчас, и знала, что ее сердце колотится так же быстро, как ее собственное.
-Ксюша…
-Анастасия Павловна…
И в это мгновение. В это маленькое, очень маленькое мгновение, Ася поняла. Она не смогла бы объяснить себе, как. Этому вообще не было никакого разумного объяснения. Но она поняла: Ксюшу она потеряла. Она ее больше не любит.
И в следующую секунду пришла Лена. Включила свет, прогнала мрак и темень, но Ася хорошо знала: это был не тот свет, которого так хотелось в песне. Тоже свет, да, но чей-то хужой… Не ее, не Асин.
-Насть, а что ты здесь делаешь? – Спросила Лена, заходя за Ксюшину спину и опуская руки ей на плечи. – Да еще и в темноте сидите?
Очень сложно было оторваться взглядом от этих сжимающих плечи ладоней. От выражения Ксюшиного лица, которое вдруг стало почти счастливым. От той близости, что скользила между ними и очень чувствовалась даже со стороны.
«Это было твое. А теперь – нет».
Она молча встала, и вышла из кабинета. Шла по темному коридору, плотно сжав губы, и чеканя шаг.
«Все правильно. Все верно. Так и должно быть. И это случилось бы рано или поздно, так или иначе».
Забрала в своем кабинете пальто, намотала на шею шарф, вышла на улицу,
«Все правильно и верно. Только, черт возьми, почему тогда так больно?»
Ася сидела на полу, подогнув под себя ноги, и упираясь щекой в Ксюшино колено. Она очень устала – устала от этого кажущегося теперь бессмысленным разговора, от бессонной ночи, и, кажется, просто от жизни.
Почему нельзя просто, вот прямо сейчас, поднять голову и сказать Ксюше, честно сказать, открыто: «Я люблю тебя»? Почему Ксюша не может просто поверить в то, что это возможно, в то, что это действительно так? Почему?
-Почему тебе это не нравилось? – Спросила Ксюша. – Я думала, тебе все равно.
Ася вздохнула. Добавить к нагромождению лжи еще одну? Или сказать наполовину, но все-таки правду?
-Потому что я не понимала таких отношений, и если с тобой на тот момент мне все было уже ясно, то представить в этом Лену было слишком сложно.
Она все-таки посмотрела вверх, и увидела в Ксюшиных глазах слезы. Господи, да сколько же еще боли придется ей вынести?
-Тогда я не понимаю, - воскликнула Ксюша. – Почему тогда, потом, когда все это произошло, ты позвонила именно мне?
-Потому что мне больше некому было звонить.