Ксения усмехнулась и плотнее прижалась к ее ногам.
-И теперь.
Тикали настенные часы, доносился из-за стеклопакета шум улицы, но громче всего звучало Асино дыхание – нервное, прерывистое, жаркое.
-Я хочу… - начала Ксения, и запнулась.
Это звучало так странно, и так непривычно. «Я хочу». Нет, не я, а ты, и для тебя, и ради тебя… А тут вдруг «Я», и продолжать стало совершенно невыносимо.
Асина ладонь легла ей на подбородок и потянула наверх, заставляя запрокинуть голову и заглянуть в глаза.
-Чего ты хочешь, Ксюшка?
-Я…
У нее пересохло в горле, насмерть, до засухи, до невозможности разомкнуть непослушные губы. И где-то внутри зазвучало Женькино знакомое: «Если идешь – иди до конца». И она закончила:
-Я хочу еще год.
Ася молча смотрела на нее сверху вниз.
-Я хочу, чтобы ты осталась еще на год. Не потому что должна, а потому что…
-Потому что ты просишь меня об этом, - сказала Ася.
-Да.
И застыла в ожидании.
Карие, такие глубокие, такие любимые глаза, смотрели пристально и строго. И в этих глазах была целая вселенная, целая огромная, бесконечная жизнь. Жизнь, от которой ей достался всего лишь краешек, а все остальное достанется кому-то другому.
Ася зашевелилась, и Ксения испуганно отпрянула. Она увидела, как опускается ниже Асино лицо, как приближаются к щеке теплые губы. Ее запах окутал все вокруг, залил собой пространство, ощущение, время.
-Я люблю тебя, - услышала она тихое, и следом за ним громче, - люблю тебя.
Ее лицо исказилось гримасой, а щеки, подбородок, лоб, вся кожа горела, горела от того, как близко оказалась Ася, и ее запах, и ее цвет, и ее вкус.
Асины руки легли на ее плечи и обняли легко, едва касаясь, ладони зарылись в волосы, а губы коснулись наконец горящей кожи.
-Я люблю тебя, Ксюшка, - еще громче, еще сильнее, еще острее, хотя куда уж острее, если и так ни одной мышцы невозможно собрать, все они расплавились, расползлись куда-то, растеклись по полу.
Ксения мотала головой туда-сюда, подставляя Асиным губам то щеки, то подбородок, то еще что-то из ее ставшего вдруг единым целым лица. Она пила этот волшебный запах и не могла им напиться. Она пыталась открыть глаза, но веки словно придавило вниз сладкой истомой, и они наливались, наливались, тяжелели и тяжелели, пока даже щелочки не осталось между ними и внешним миром.
И в одну из этих бесконечных секунд Ксения поняла, что еще немного – и она просто потеряет сознание. Умрет прямо здесь, на теплом кухонном полу, не от разрыва сердца, не от избытка чувств, а просто умрет, потому что волшебнее того, что происходило с ней прямо сейчас, уже никогда ничего не будет, а раз так – зачем тогда идти дальше? Если можно просто закрыть глаза, и умереть от бесконечного, невообразимо волшебного, счастья.
-Ася!
Ксения распахнула глаза, схватила ладонями Асины щеки, и приоткрыла губы.
-Я люблю тебя. И этот год… Клянусь тебе, мы запомним его как лучшее, что было в нашей жизни. Мы уедем к океану, на месяц, на два – как захотим. Я покажу тебе закат, я покажу тебе волны и… силу. А потом… А потом я отпущу тебя. Отпущу. Навсегда.
И дрогнули Асины губы, и хлынули слезы – одни на двоих, смешивающиеся, стекающиеся в одно, и связывающие их навечно. Навсегда.
Самое последнее, чего Ксении хотелось в эту неделю, был разговор с Ирой. И она откладывала его день ото дня, находила сотни причин для этого, и тихо ненавидела сама себя. Но в один из понедельников, когда Ксения сидела утром на офисной кухне, и придумывала сто первую причину, Ира пришла сама.
Молча села напротив, потерла щеки, спрятала глаза. Ксения молчала. Ей по-прежнему не хотелось начинать этот разговор, продолжать его и даже заканчивать… Ася обещала сегодня сходить вместе в театр, и все мысли Ксении были о том, как они будут добрых три часа сидеть рядом, и держаться за руки, и можно будет дышать ее запахом, и закрывать глаза от наслаждения, и…
-Ксюха.
Ксения вздрогнула и посмотрела на Иру. Та глядела на нее исподлобья, губы сжатые – вот-вот заплачет.
-Ксюха… Что мне делать?
Вздохнула. Сделала глоток чая. Снова вздохнула.
-О чем ты, Левицкая? – Ксения нарочно назвала ее по фамилии Нели, как делала всегда, когда хотела подчеркнуть серьезность их отношений.
И это сработало – в Иркиных глазах появилось хоть что-то, кроме тоски и боли.
-После этого совещания все пошло к чертовой матери, - сказала она, - Ольга со мной не разговаривает, даже не смотрит. Неля плачет ночами в ванной, думает, что я не слышу. И ты… И ты перестала быть мне другом. Что мне делать?
На секунду Ксении стало ее очень жалко.
-Ирка, - проговорила она, вздыхая, - тебе не надо ничего делать.
Вскинулась, возмущенная:
-Как?
-Так. Ольга не про тебя и не для тебя, и ты сама это знаешь. Иди домой, к жене и сыну, и восстанавливай свою почти похереную жизнь. А что касается дружбы… Я по-прежнему твой друг.
-Как так? Я же тебя…