Play (СИ)

-Я читала его с удовольствием, потому что роман написан очень красивым языком – это как музыку слушать, без слов. Но если начать вслушиваться в слова, в смысл – то все сводится к истории о двух основных страдальцах и двух второстепенных. У меня все.

Класс замер в молчании. Ксюша снова поправила фартук и посмотрела на Анастасию Павловну. Теперь та наконец подняла взгляд.

-О чем ты говоришь, Ковальская? Поясни.

-Пожалуйста. Татьяна, начитанная французскими романами о неземной любви, встречает Онегина, за пару дней придумывает себе такую же неземную любовь, радостно погружается в страдания, пишет письмо с признаниями, ее отвергают и она снова погружается в страдания. Далее она выходит замуж непонятно за кого – в расчете еще немного пострадать, отвергает Онегина – и страдает снова. Страдалица? Еще какая.

Она говорила быстро, и сердце ее прыгало туда-сюда по грудной клетке.

-Теперь Онегин. Столичная жизнь – страдает. Приезжает в глушь – опять страдает – скучно, пусто, нет смысла. От Татьяны письмо получил – страдает. Влезает в конфликт с Ленским на пустом месте – снова страдает. Убивает Ленского – страдает. И так далее. Придумывает себе любовь к Татьяне, его отвергают – и… Он снова страдает. Одни бесконечные страдания, и больше ничего.

Класс слушал, раскрыв рты. Анастасия Павловна, кажется, тоже.

-Если говорить о моем личном отношении к прочитанному: страдальцев не переношу, и восхищаться ими не умею. Более того – я не верю в любовь, которая не испытана временем. Вчера я люблю Юру Шатунова из «Ласкового мая», сегодня – Льва Лещенко, а завтра еще кого-то. Это любовь? Нет. Всего лишь повод пострадать. А если Юру Шатунова я люблю на протяжении долгого времени – это любовь.

-Ксения, а ты не путаешь любовь и постоянство? – Прервала ее Анастасия Павловна.

-Нет, не путаю, - отмахнулась Ксюша, - когда женщина беременеет, нужно 9 месяцев, чтобы понять, какой пол будет у ребенка. Почему же на определение «любовь или не любовь» у Татьяны ушло всего несколько дней? Разве это не так же важно?

-Подожди, но ведь к концу романа прошло уже довольно много времени, и Татьяна понимает, что все еще любит Онегина – если следовать твоей логике – это та же проверка временем.

-Нет, Анастасия Павловна. Любовь приносит счастье и радость. А страдать несколько лет по объекту любви, чтобы потом послать его нафиг – это не проверка временем, а мазохизм.

-Ковальская! – Сотникова вскочила на ноги и возмущенно уставилась на Ксюшу. – Выбирай выражения!

Но Ксюше было уже все равно.

-А вот эта ерунда «Я другому отдана, и буду век ему верна»? Мало того, что сама всю жизнь страдать собирается, так и мужу планирует жизнь испортить – принесу, мол, себя в жертву – ладно, допустим, ее жизнь – пусть как знает. А мужик при чем? Может, она отнимает у него шанс встретить женщину, которая правда будет его любить и с которой он будет счастлив?

-Ковальская! – На лице Анастасии Павловны уже была не злость, а гнев. – Я сказала – выбирай выражения! Миллионы советских семей живут в браке, и это осознанный выбор. В конце концов, помимо любви существует чувство долга, ответственность и порядочность, наконец!

-Херня вся эта ваша порядочность. Хер-ня. Порядочно – это когда есть мужество признаться мужу, что ты его больше не любишь. А врать ему десятилетиями и делать вид, что все в порядке – это не порядочность, это трусость и тот самый мазохизм!

Сотникова изо всех сил стукнула книгой по столу. Класс шумел – все говорили хором, переглядывались, Мишка даже над партой привстал.

-Немедленно к директору! – Закричала Анастасия Павловна ухмыляющейся Ксении. – Это просто возмутительно!

-Вы просили мое мнение о книге, - сказала Ксюша ей в лицо, - я вам его озвучила. И кто вам сказал, что мое мнение всегда должно совпадать с вашим?

-К директору, Ковальская! Сейчас же!

Сотникова схватила ее за плечо и вытолкала из класса. Кабинет директора был на третьем этаже, но они почему-то пошли не к лестнице, а налево. Ксюша плохо соображала: от ощущения ладони Анастасии Павловны, лежащей на ее плече, все тело наливалось горячим восторгом, и этот восторг затуманивал мозг и зрение. Очнулась она только когда Сотникова втолкнула ее в свой кабинет, и захлопнула дверь.

Ксюша, не спрашивая разрешения, присела на стул. Здесь она была впервые.

Симпатично. Два стола, шесть стульев. Полки вдоль стен, плотно заставленные разными книгами. Гитара в углу – простенькая старая шестиструнка. На шкафу – пионерский горн, барабан и куча старых папье-маше.

-Оксана, обрати на меня внимание, пожалуйста, - суровым голосом приказала Анастасия Павловна, усаживаясь за стол спиной к окну. На её лице можно было прочесть целую гамму эмоций – от гнева до отвращения.

-Меня зовут Ксения, - ответила Ксюша и фалангой большого пальца почесала нос.

-Хорошо. Ксения. У меня к тебе два вопроса: первое – как ты смеешь так вести себя на уроке, и второе - объясни мне, пожалуйста, что это такое?