Плебейка (СИ)

Пойду-ка посмотрю имагори. В последнее время я часто спускалась в подвал, где находился пассим, аналог нашего кинотеатра. Магнитная рамка там была огромной, шириной более двух метров, а высотой под потолок. Имагори в ней смотрелись так, словно я не фильм смотрела, а настоящую театральную постановку с живыми актерами. Получалось круче аймакса.

У Просперусов пассим был небольшим. В нашем мире цена телевизора зависела от размера экрана и качества матрицы. А здесь, как я поняла, от мощности антенны и магнитной рамки.

С Фабием наступил период вооруженного нейтралитета. На совместных обедах и ужинах он пытался меня разговорить, спрашивал об увлечениях, книгах, приглашал на прогулки. Я больше не рисковала отказывать, но и заинтересованности не проявляла. Частенько мы гуляли по пляжу, за пару часов сказав друг другу два-три слова.

Вот так и повелось. Утро и вечер были отданы старшему брату, а младшему оставалось довольствоваться сиестой у бассейна. Точнее не ему, мне. Именно я открыто наслаждалась этими разговорами по душам. Ну и узнавать о доминах было интересно. Оказывается, они не только умели делать тело легче или тяжелее, но также немного перемещать внутри органы, сдвигать вправо сердце или опускать почки. Еще выделять определенный запах, генерировать ультра и инфразвук и много всего другого.

Свидания с Фабием напрягали все больше. Его вид так и кричал о том, что он уже победил. Самомнение, возведенное в высшую степень. На совместных ужинах я не пила спиртного, хотя очень хотелось. Иначе как выдерживать эту тягостную атмосферу? И видимо Фабий не рисковал использовать флер, так как знал, что я его почувствую.

Опять позади еще один бесполезный вечер, нудный ужин и пустой разговор ни о чем. Я уже встала из-за стола и намеревалась уйти, как Фабий громко хлопнул ладонью по столешнице. Подобные выражения гнева бывали с ним очень редко, я испуганно вздрогнула и обернулась. В глазах домина бушевал шторм.

– Эээ… спокойной ночи, – голос почему-то сел.

– Ты надеешься, что я отступлю? – произнес он жестко. То ли ему надоели наши бестолковые вечера, то ли плохое настроение разыгралось. В ответ я молча пожала плечами. – Ты единственная женщина в мире, которая может родить мне ребенка, мое продолжение. Сына, которому я передам знания, опыт, богатства… все…

– И сделаете его таким, как и вы. Бездушным роботом, – не удержалась от сарказма я. – Обречете на вечное одиночество.

– Почему одиночество? – Фабий откинулся на спинку стула, – у меня было много женщин. И сейчас, стоит мне только позвать, сотни захотят разделить со мной постель.

Как цинично и пошло. Бесполезно спрашивать любил ли он одну из них. Знала, что не достучаться, знала, что он закостенел в своем эгоизме, традициях и гордыне. Но не могла смолчать.

– Откуда это у вас? Жестокость, холод, цинизм? Пусть ваш отец был домином, но мать… Она же обычный человек. Вы помните ее?

– Нет, мы никогда не встречались, – в голосе не было даже крошечной теплой нотки.

Я, например, всегда, когда вспоминаю о маме, улыбаюсь. Помню, как она брала меня с собой на лекции в университете. Мне было пять, садик закрыли на карантин, и мне приходилось сидеть за первой партой рядом с жутко взрослыми дяденьками и тетеньками, какими мне тогда казались студенты. Я гордилась мамой, тем, что ее внимательно слушают и записывают каждое слово, а после лекции выстраиваются в очередь к кафедре, чтобы задать вопросы.

– Должно же у вас остаться что-то человеческое? Хотя бы пятьдесят процентов… – тишина, – мать – это не бездушный инкубатор, – произнесла я взволнованно, – ее общение с ребенком зарождается еще в утробе. Он чувствует ее любовь и любит ее в ответ. Потом их отрывают друг от друга. Это как… – я задумалась, – как лишится вдруг зрения, ноги или руки. Жить можно, но ты уже инвалид.

Бесполезно. Хоть кол на голове теши. Выражение его лица ни капли не изменилось. Такое же холодное и отрешенное.

– Вы все инвалиды, – голос дрогнул, – домины, хозяева империи, а по сути… обрубки людей.

Говорить больше не о чем. Я вышла из столовой и направилась к себе. Меня трясло, словно поднялась температура. Нужно остыть, привести мысли в порядок, заняться йогой, поплавать. Весна подходила к концу, и в левом мире купальный сезон давно открыт. Днем я не рисковала – вдруг откроется проход, а я в воде. Но сегодня, как только стемнеет, пойду окунусь, но не в бассейне, в море. Хотелось смыть с себя тягостный ужин, разговор с Фабием, свои собственные панические мысли. Смыть в открытой воде, неспокойной, опасной, бескрайней.

За последние дни атмосфера в доме накалилась так, что даже воздух сгустился в коридорах, стал тяжелым и душным. Нервы были натянуты, как струны. Я мысленно отсчитывала дни, и потихоньку впадала в уныние, опять не обнаружив за день ни единого прохода. Никуда – ни в мой мир, ни в правый.