— Пугал Самеке меня, стращал, — рассказывал Таймас, — а потом вдруг и говорит: «Ясное дело, Абулхаир более уважаем и почитаем, чем мы все вместе взятые. Но не ради него, а из глубокого почтения к русской владычице я все-таки дам клятву на верность России. Не посчитайте, что я выполняю волю Абулхаира, как бы не так! Это мое собственное, искреннее стремление и желание! Взял и приложил хан Самеке печать. Дал расписку в том, что ежегодно будет посылать в Петербург две тысячи лисиц, тысячу корсаков. Вот только заложников, сказал, давать не сможет. На другой день хан Самеке вызвал меня к себе и вручил письмо на имя государыни императрицы. На словах просил передать вам, господин посол, следующее: «В мае на совет соберется весь Средний жуз. На совет съедутся лучшие люди всех родов. Приглашаем принять в нем участие господина Тевкелева. Однако я не буду бездействовать до мая. Переговорю, потолкую с биями по делу, интересующему посла великой царицы великой России»,
Таймас сообщил также, что хан Самеке, султаны Барак и Абулмамбет и еще какой-то влиятельный батыр по имени Жанибек собираются идти походом на контайджи, имея шеститысячное войско.
Доклад Таймаса скорее обрадовал Тевкелева, чем огорчил: в конце концов, присяга еще одного влиятельного султана у него в кармане.
Абулхаира вести о Самеке насторожили. И потому, что Самеке, похоже, находится в курсе всего, что происходит тут, осведомлен обо всем так, будто сам здесь находится. И потому, что убедился: за всеми распрями и разбоями чувствуется рука потомков Жадика. Очень встревожила Абулхаира готовность, с которой Самеке согласился принять подданство. Что, если все это лишь уловка? Желание усыпить их бдительность? Самеке, возможно, решил временно отделаться от Тевкелева, но продолжать науськивать народ против русского посольства. Намек, что опасность для них еще существует, — неспроста. Им теперь легче будет изворачиваться: «Мы дали присягу. К расправам и несчастьям разным в Младшем жузе никакого отношения не имеем!» Сами же будут потирать от удовольствия руки, злорадствовать, что навредили хану. Они что-то задумали! Абулхаира томили недобрые предчувствия. И они сбылись. Прибыли из шектинских аулов бии и заявили Абулхаиру:
— У нас есть разговор к русскому послу. Позови его.
— Позвать посла недолго, он никуда не денется. Сначала мне поведайте, какое у вас к нему дело. Может быть, я смогу быть вам полезным, — почуяв неладное, ответил Абулхаир.
Красивый, холеный бий Жантума покраснел от досады и гнева и произнес с вызовом:
— Абулхаир, в прошлом году, в эту самую пору, ты послал в город Тобол нашего Бекболата с четырьмя спутниками. От них нет ни слуху ни духу. Мы ждали терпеливо, ждали в надежде, что ты побеспокоишься о них сам, без нашего напоминания. Однако и ты, и этот твой посол, молчите, словно воды в рот набрали. Вот мы и приехали узнать о судьбе джигитов у посла, или кто он там...
Позвали посла. Тевкелев понял, что в ханской юрте сгустились тучи, но не те, что сулят грозу. Он-то ждал неприятных, даже страшных вестей, а вместо них, слава богу, услышал претензии, которые высосаны из пальца.
— Нам известно, что есть среди русских такие, что по возвращении домой ругают нас, казахов, обливают грязью. — Лицо Жантумы побагровело, глаза налились кровью. — Чтобы набить себе цену перед своей царицей, они плетут всякие небылицы: «Ох-хо-хо, каких только мук мы не испытали у этих диких степняков. Нас там и грабили, и истязали, и оскорбляли, и под стражей держали!» Уж скоро три месяца, как вы здесь, однако живы и здоровы и все у вас цело. Ваши правители верят клевете и оговорам и в отместку хватают ни в чем не повинных людей. Хватают и оставляют у себя как пленников или заложников. Где наш посол Бекболат? О нем ничего не известно вот уже год! Мы не знаем даже — жив ли он. Хотим узнать о его судьбе!
Тевкелев одного за другим оглядел насупленных, гневных людей и заговорил решительно и твердо: