Плеяды – созвездие надежды

Ему поднесли чашу, до краев наполненную ароматным кумысом. Медленно, с наслаждением Мырзатай потягивал кумыс, словно не он только что жаловался на жажду. Покачивал головой, жмурился от удовольствия. Провел тыльной стороной ладони по усам, вернул чашу сестре. Уселся поудобнее, вынул табакерку.

- Шесть дней не сходил с коня, - начал наконец Мырзатай свое повествование. – Сегодня заночевал в степи. Позавчера встретил табунщиков из племени аргынов. Остался на ночь у них, - докладывал он не спеша, будто кумыс, смаковал каждое слово. – Есть у аргынов один табунщик. Рябой и черный как чугун. Шрам около рта, с детства след от копыта, лягнул жеребец мальца, когда он объезжал того. Этим своим кривым ртом табунщик много чего поведал мне!.. Я так думаю: кабы не кривой его рот, плохо пришлось бы Казыбеку! Не видать бы ему власти, тогда камча Среднего жуза досталась бы рябому! Молодец, льет словами, что апрельский ливень… Каждый аргын, известное дело, за словом в карман не полезет. Но этот! Даже сами аргыны слушают его разинув рты, не то что другие. Да и то сказать – кому же еще заливаться певчей птицей, как не одинокому табунщику! Коли бог посылает ему случайного путника да у путника этого не так подвешен язык, как у него, если он к тому же не из этого жуза, а из соседнего, так табунщик рад-радехонек!

Такого тебе порасскажет, такого наплетет, что только диву даешься! Ну, я тоже не промах. Узнав, что он из рода, который только-только добился лучшей доли, подлил масла в огонь: ах, ты, мол, из того известного аула… Он и полился рекой…

Мырзатай посмеивался, слегка подтрунивал над рябым табунщиком, хотя сам тоже был человеком словоохотливым. А когда увлекался, глаза его начинали гореть, как угли, усы топорщились, будто царапали воздух, и слушатели вслед за ним окунались в поток слов. Однако Абулхаир знал, что Мырзатай умел поймать, схватить суть чужого рассказа, догадаться о недосказанном, откопать потаенный смысл, скрытый за ничего вроде бы не значащими словесами.

- Стало быть, так. Табунщик этот из рода Дузея, но мне он поведал историю о роде Кушея. У дузеев и кушеев говорят так: самые смышленые и говорливые принадлежат у нас к роду Дузея, а самые смирные, самые домоседы к роду его брата Кушея. Однако верховодят среди племени аргынов тихие, смирные кушеи. И причина тому – в первой жене Кушея… Глаза ее были как солнце, уста как месяц, в общем, несравненная красавица. – Мырзатай все больше увлекался рассказывая взахлеб. – Если она входила в темную юрту, там становилось светло, если же входила в светлую юрту, то ослепляла всех, так она была красива. Слава о ее красоте достигла ушей одного задиристого джунгарского тайджи. Из тех, что не давал своими налетами покоя казахам. Этот наглец решил выждать, когда храбрый Дузей уедет куда-нибудь из аула и домосед Кушей останется там один. Дождался. Джунгары налетели на аул, разграбили его, забрали себе все, и Кушей остался без жены – ее тайджи схватил в первую очередь. Через несколько дней возвратился Дузей. На месте аула он застал пепелище, кругом были слышны лишь вопли, матери стонали о детях, увезенных врагом.

Дузей сразу же помчался в погоню за врагом. Тот, ясное дело, не дожидался Дузея, не медлил. Успели добраться до своего улуса.

Сняв чапан, обрядившись в лохмотья, Дузей прикинулся бродягой. Отыскал давнего своего друга, стал умолять его: «Помоги мне поговорить о моей женге – женой старшего брат!» Джунгарин устроил ему свидание. Женге сказала Дузею: «Если я вернусь, вражда и жажда мести только усилятся. Пострадают люди. Я… я побывала уже в постели тайджи! Если хочешь отомстить моему мучителю, отвези в жены своему брату, моему мужу, младшую дочь насильника! Никто, кроме шального ветра, еще не прикасался к ее подолу. Завтра три дочери тайджи выйдут погулять в яблоневый сад, собирать яблоки! Другого такого случая у тебя не будет!»

На следующий день Дузей взял у своего друга жеребца и кобылу, отправился тайком в яблоневый сад. Когда спал полуденный зной, в сад и правда пришли три дочери тайджи, одна краше другой… Какая же из них младшая?

«Отпущу-ка я жеребца, - сообразил Дузей, - он потянется к кобыле. Нет среди казахов и джунгар человека, у которого бы не вызвало бы любопытства свидание жеребца и кобылы… Запретный плод сладок. Девушке от четырнадцати до восемнадцати лет будет особенно интересно наблюдать, как проявляется страсть у животных… Если, впрочем, она уже порченная, если ягодицы ее уже успели голыми прикоснуться к земле, она притворится смущенной, отвернется с возмущением: «Ой, что это они делают!», сама же будет подглядывать исподтишка. Если же она в самом деле девушка, еще никем нетронутый цветок, то она или рассердится искренне за любовную забаву жеребца и кобылы, либо застынет с открытым ртом».

Раздалось страстное, призывное ржание жеребца, и две дочери тайджи закрыли руками лица и отвернулись. Третья же заметалась и начала швырять песок в животных. Дузей метнулся из своего укрытия в сад, и прижав девушку к груди, вскочил на коня.