Плеяды – созвездие надежды

Казахи не любят такой густой туман. Хорошо, если погода удержится теплая, а если не удержится? Плохо придется тогда от резкой перемены скоту. Неустойчивая погода пагубно сказывается на отарах и табунах, отощавших за зиму... Не верят скотоводы в теплый февраль, ждут от него, наученные горьким опытом, всяческих неприятностей. Недаром есть пословица: «Если февраль хорош, будет молоко, если плох — будет джут!»

Абулхаир, как и все казахи, тоже был скотоводом. А скотовод не может жить, не заботясь о табунах и отарах. Не вывести скот на новые пастбища — это все равно, что остаться с пустыми руками и дырявым карманом. Приспела пора выбираться из этой ложбины на простор!

«Да, нынче к опасностям переменчивой погоды добавилась опасность со стороны непостоянного народа... Мои враги, что ни день, меняют свои решения, планы и повадки: то открыто враждуют, то мирятся, то ластятся, то угрожают. Хитрят, строят козни — верить им нельзя. Не тот человек Баби, чтобы легко и быстро менять свою ненависть на дружбу. Упрям Баби и злопамятен. Уж если вцепится во что, не оторвешь его так просто. Не простит он гибель своего родственника Байкары, убитого нами в ночной драке. Будет требовать плату за Байкару». Абулхаир решил, что в этих условиях лучше всего вместе с Букенбаем и Есетом тронуться на новое кочевье тремя улусами. В феврале они покинули Аральское море.

Караван двигался в сплошном тумане. Тевкелев не мог понять, как находят казахи путь, как ориентируются в непроницаемой мгле. Наконец остановились. Едва поставили юрты, как заморосил дождь. Все вокруг затихло, люди улеглись спать, измученные сборами, дорогой и страхом. Тевкелев закутался в кавказскую бурку, однако и она не спасала его от холода и озноба. Посла одолевала тревога и почти физическое ощущение притаившейся где-то поблизости опасности.

На Каратупе с трех сторон их окружало море, а на западе широко разлегся многолюдный улус Есета. Здесь их окружала опасность, одна лишь опасность, распахнувшая свою холодную пасть. Тевкелев чувствовал себя так, будто его раздели донага и поставили под дулами винтовок со взведенными курками. Как ни старался он успокоиться, обрести уверенность и ясность мысли, ему это не удавалось. Шум дождя начинал вдруг казаться ему цокотом копыт, все приближающимся и приближающимся к юрте. Вот со всех сторон берут ее в кольцо! Тевкелев поднимал голову, садился на постели и вслушивался в ночь. Нет, это шумел дождь, это монотонно шлепали капли, создавая заунывную тоскливую мелодию. Мелодию, которая изводила душу, вызывала в воображении страшные картины гибели, смерти.

Только-только Тевкелев задремал — раздался крик козодоя. У него волосы зашевелились на голове от ужаса: он знал, что крик козодоя кочевники связывают с грядущим несчастьем и потому не любят его...

На рассвете дождь прекратился, и Тевкелев вышел из юрты, кутаясь в бурку. Тишина. Безлюдье. Серые дюны взирали на становье с мрачным любопытством. «О господи, да где же мы, куда нас занесло?! — в отчаянии простонал Тевкелев. — Да есть ли где-то дом у меня, мой родной и единственный дом?!» И будто в утешение ему широкая поверхность высокого холма начала розоветь, потом покраснела, и вскоре из-за него показалось солнце. Как Тевкелев обрадовался ему!

Тевкелев заметил, что из своей юрты выбрался наружу Юмаш. Когда-то Юмаш бежал от солдатчины, скрывался долгое время у казахов. По-казахски говорил свободно. Быстро сходился с людьми, любил бывать среди казахов, ездил с ними на охоту. Пройдоха, настоящий пройдоха, который нравился всем. Быстрый, сноровистый и любознательный, Юмаш узнавал новости первым. Куда бы посол ни посылал его, сколько бы тот ни пропадал — возвращался всегда с важными, полезными сведениями.

— Съезди-ка, Юмаш, в окрестные аулы. Но не вздумай отрываться от ставки далеко и надолго. Знаешь обстановку... Узнай, только осторожно, что делается... — Тев-келев еще не успел кончить фразу, а Юмаш уже сидел на коне. «Ночью он коня оседлал, что ли! — с улыбкой покачал головой посол. — Молодец!..»

Юмаш привез интересные новости: