После долгих раздумий он пришел к выводу: правы, правы Матэ и Айтеке! Нет у него иного помощника, иной силы, кроме собственных деяний, собственного разума. Его власть, его авторитет могут держаться лишь на его поступках и делах – во имя народа, для карачу – простых скотоводов. Как бы он ни изощрялся, как бы ни лебезил перед теми, кто был взлелеян в шелковых пеленках, кого укачивали в золотых колыбелях. С серебряными стойками, они не подпустят его к себе, не посчитают ровней.
Надежная опора для него лишь простолюдины. У них и скота на пастбищах много, и стрел в колчанах хватает. Не найдется сред них такого, кто оттолкнул бы султана. Без опоры на простой люд он не добьется в нынешние переменчивые времена своих целей…
«Взять хотя бы Тауке. Свой род он ведет от могущественного корня потомков Жадика. Сам, можно сказать, родился на троне, считай, пуповину ему отрезали на троне, а как широко раскрывает объятия низкородным, - размышлял Абулхаир. – Понимает – и скот у них, и людей, а значит воинов – тьма-тьмущая! А чем владеют тюре, гордящиеся своим знатным происхождением? Чем, кроме молвы, что-де они ведут свой род от самого Чингисхана
Если не будешь замечать, привечать да ценить тех, кто поддерживает ножки твоего золотого трона, - золотая твоя корона может скатиться с головы на землю, в пыль.
Потому пречистый Тауке и сидит на троне, правит народом тридцать лет, что понял все это с самого начала. Тауке всегда был щедр не только на ласковый взгляд, но и на добрые дела: первым замечал смекалистого джигита, даже если он самый низкородный. Хан знал: погладив по голове одного джигита, он завоюет сердца людей целого племени! Если бы Тауке благоволил только к кучке тюре, то давно пал бы от руки какого-нибудь своего завистливого соперника-сородича. Хан никогда не говорил: «Это свой, а это чужой»…
Много найдется среди родовитых степняков таких, кто злобится, ненавидит Тауке. Но не найдется среди них никого, кто осмелился бы в присутствии народа выступить против него, произнести хулу…
Одобрение, поддержка черни делает слово Тауке решающим, а имя – грозным. Поэтому Тауке не упускает ни одного случая, чтобы заслужить похвалу и одобрение простолюдинов.
Распутывая клубок наблюдений, мыслей о Тауке, о правилах, законах его ханского поведения, Абулхаир постепенно постигал науку правления, ее хитросплетения и секреты. Он готовил себя – по подсказке внутреннего убеждения – к чему-то большему, чем командование войском Младшего жуза. Готовил с молодых лет.
«В окружении Тауке находятся люди из родов, никогда прежде не взбиравшихся так высоко. Кто, например, командует огромным войском Среднего жуза? Выходца из бедных, не избалованных раньше вниманием и доверием, незнатных родов! И, конечно же, сильные роды уступили им дорогу не по своей воле – по необходимости. Потому что так диктовало время.
Выходцев из народа наверх вынесли не только красноречивые уста и крепкие руки, но и все более частые, все более явственные раскаты надвигающейся грозы. Грозы тревожного, смутного, опасного времени. Лететь навстречу буре, навстречу врагу – это совсем не то, что горделиво восходить на трон.
Мудрость и сила стоили нынче не меньше, чем родословная.
Тауке, как хитрый лис, ловко избегавший на своем пути множество опасностей, поступал дальновидно, приближая к себе простолюдинов. Зачем ему баловни? Чуть не угодишь, погладишь против шерсти – они тебе сразу же воткнут нож в спину, глазом не успеешь моргнуть – свалят с трона. Род, который ты обласкал, вывел их захудалости в знатность, не скажет никогда слова против тебя, будет чтить и поддерживать – во всем…
Неспроста подвалило мне счастье! Неспроста во главе кочевья Младшего жуза Тауке и его соратники поставили именно меня, сына младшей жены Абдуллы, хотя у отца есть сыновья и от старшей жены и вообще в степи хватает отпрысков Жадика. Учли неравнодушие ко мне простого люда. Самым правильным будет, - решал для себя Абулхаир, - делать добро, заботиться в первую очередь о благодарной черни. Она – что сухая, твердая почва у подножья гор: чуть окропишь ее – тотчас насыщается. Не то что именитые родственники, которых томит неимоверная жажда власти, но которые подобны пескам Каракумов – сколько ни поливай их, никогда не насытятся.
С той поры как казахи стали зваться казахами, имеющий копье редко кланялся имеющему скот. Имеющий же скот редко не кланялся имеющему копье. Теперь пришло время, когда все и каждый обзавелись и копьем, и скотом. Защищая свое богатство – свои табуны и отары – казах защитит и свою страну. Народ, который готов пожертвовать жизнью за скот, который готов пойти к врагу в полон из-за скота, народ этот готов и напасть на врага, и крушить его из-за скота… Поэтому первая заповедь для меня – угождать тем, кто имеет и скот, и копье, то есть народу. Тогда я смогу разбить нынешнего врага и сорвать недобрые замыслы своих соперников.