Плейбой

— Все, на сегодня хватит, — монотонно тянет он. — Ты и так уже хорошо принял на грудь³⁰.

— Вот еще, — говорю я, хлопая ладонью по деревянной столешнице бара. — Как у тебя хватило наглости явиться сюда и пытаться указывать мне, как жить. Помнишь, что было несколько лет назад? Когда пропал со всех радаров? — я сверлю его взглядом, когда алкоголь начинает действовать, заставляя чувствовать себя непобедимым. — Помнишь, как ты два года всех игнорировал?

— У меня умер отец, — рычит он, тыча мне пальцем в лицо. — Я даю тебе одну попытку, Кэм. Одну. Гребаную. Попытку. И только потому, что я обещал Ми, что не буду надирать тебе задницу. Но если еще раз заикнешься об этом, жди последствий.

Он резко встает. Схватив меня за шкирку, стаскивает со стула.

— Знаешь что? Я не могу это выносить. Пошли, прогуляемся, — рычит он. — И нет, я не спрашиваю.

Я сопротивляюсь секунду, но быстро понимаю, что он не сдастся и не оставит меня в покое. Лучше уж поскорее покончить с этим.

Как только мы оказываемся на улице, он отпускает меня, слегка подталкивая.

— Это та девчонка, которая была на финале, да? — он идет рядом со мной. — Эбигейл или как ее там.

— Эддисон, — поправляю я. — И я, черт возьми, не собираюсь говорить о ней.

— Ми сказала, у нее есть ребенок. Дочь, верно? — его голос смягчается.

Я достаточно хорошо знаю Бо Бишопа, чтобы понимать, что ему сейчас требуется все терпение, чтобы не сорваться. У Бо всегда был вспыльчивый характер. А когда он злится, то превращается в страшного ублюдка. Но, честно говоря, мне все равно. Я никогда не отличался вспыльчивостью.

До этих пор.

Я продолжаю идти, натягивая капюшон.

— Наверное, непросто привязаться к ней и ее ребенку, — он смотрит на меня. — Вы сейчас общаетесь?

— Нет, — отрезаю я. — Кроме прошлого матча, когда Айла сбежала от матери и прибежала ко мне, — я чувствую резкую боль в груди. — А потом они ушли.

— Айла, — эхом отзывается он. — Сколько ей лет?

— Три. Весной будет четыре.

Каждый раз, когда упоминаю ее или имя Эддисон, каждый раз, когда приходится говорить о них, та оцепенелость, которую старательно поддерживаю, исчезает, и я вынужден все чувствовать.

— Она, наверное, тоже скучает по тебе, мужик…

— Черт, Бо! — шиплю я, прижимая его к стене. — Я не могу говорить о них, чтоб тебя! Почему просто не оставишь меня в покое?! — я отпускаю его. — Всю жизнь я был тем парнем, которому наплевать на все, кроме хоккея. Жил простой жизнью, кувыркался с малознакомыми девушками, играл в хоккей и ходил на вечеринки — вот чего придерживался. Если бы дальше так и жил, сейчас бы не чувствовал себя живым трупом³¹, — я закрываю глаза. — Она разрушила мою чертову жизнь. Я презираю эту суку.

Даже несмотря на всю злость на Эддисон, я никогда не буду по-настоящему считать, что она сука. Я чертовски люблю ее. Думал, что наконец обрел свое место в жизни. Теперь я знаю, что мне суждено быть всего лишь тем бабником, которым все и считают.

— Обещаю, все будет хорошо, — он кладет руку мне на плечо, опуская голову ближе. — Но прекращай. Это не выход, сам знаешь. И не можешь быть уверен, вернется ли она. Иногда так бывает.

— Она не вернется, — бормочу я.

— Не будь так уверен. И если хочешь ее, если уверен, что она та самая… ты не можешь просто сдаться. Ты не знаешь, что творится у нее в голове, Кэм. Но такое поведение, как сейчас, когда называешь ее сукой и напиваешься каждую секунду, не находясь на льду, не поможет вернуть ее, — он сильнее сжимает мое плечо. — Все будет хорошо, брат. Обещаю. Но ты должен собраться.

— Спасибо, — говорю я, не веря ни единому его слову. — Давай уйдем, пока люди не подумали, что мы парочка, у которой семейная ссора.

Он качает головой, губы изгибаются в улыбке.

— Мы оба знаем, что я бы победил.

— Да, в своих мечтах, — я начинаю идти, засунув руки в карманы.

Он, наверное, прав. Будь я Эддисон и наблюдай воочию собственное падение, я бы тоже не хотел возвращаться. Нужно взять себя в руки. Даже если она никогда не вернется, родители не так меня воспитывали.

Я поднимаю подбородок.

— Давай заключим сделку. Ты и я сделаем сегодня что-нибудь безрассудное, как в старые добрые времена. А завтра я возьму себя в руки.

Он смотрит на меня, прищурившись, как будто хочет поспорить, почему это глупая идея.

— После сегодняшнего я буду другим. Давай. Напьемся и сделаем что-нибудь безумное, — я хлопаю его по спине. — Ты же хочешь.

— Чувак… я не знаю.

— Что с тобой случилось? Ты был самым безбашенным ублюдком, которого я знал, — я тыкаю его в грудь. — Теперь весь мягкий и размякший что ли? — я киваю в сторону его рук. — Наверное, стоит свести татуировки, раз ты больше не крутой.

— Не заблуждайся, я все еще крутой, — он проводит рукой по затылку. — Просто встречаюсь с твоей сестрой.

— Какое это имеет отношение безумству? Ми не нужен мужик-тряпка.

— Ну, видишь ли, я почти уверен, что в отношениях может быть только определенный уровень безумия. А поскольку я встречаюсь с той, кто садится в машину и гоняет на скорости сорок километров в час, не моргнув глазом… кажется, наш уровень безумия уже зашкаливает.