Киваю и скрываюсь в своей комнате, с опозданием осознавая, что забыла у Анны Андреевны свою сумку с конспектами. Отвешиваю себе мысленно подзатыльник и делаю в голове пометку зайти к ней завтра перед парами. Скидываю тёплый свитер и джинсы и прихватываю с собой в душ пижаму — хлопковые шорты и топик на тонких бретельках сливочного цвета. Запах яблочного шампуня и ванильного геля для душа напоминают мне, что я та же девушка, что и сегодня утром, и немного успокаивают взбудораженные нервы.
После водных процедур натягиваю на слегка влажное тело пижаму и застываю перед зеркалом; оно запотело от пара, и я едва могу различить в нём очертания своего лица, но мне всё равно страшно. Выдыхаю и вспоминаю всё, что говорила Анна Андреевна: принять саму себя и то, что со мной случилось; но как можно принять всю эту грязь? Как относиться к себе без презрения после всего? Ходить с завязанными глазами и отворачиваться от отражающих поверхностей гораздо проще, чем набраться духу и заглянуть в лицо настоящему. Но я всё же поднимаю руку и провожу ею по поверхности зеркала, оставляя за собой чистую линию, и всматриваюсь в уже ставшие незнакомыми черты.
Первыми, конечно же, отмечаю глаза, которые, кажется, стали как-то глубже что ли; в них потух прежний блеск — вместо этого чётко была видна печать боли, перенесённой за прошедший год, и от этого они делали меня старше, чем я есть. Черты лица немного заострились; щёки впали, и чётко вырисовывались скулы; волосы казались тусклыми и безжизненными…
Как будто из меня потихоньку кто-то высасывал жизненные силы, и теперь я медленно превращаюсь в мумию.
Господи, и на это страшное тощее существо запали сразу два парня?
Ну хорошо, допустим, Сергей положил на меня глаз ещё до того, как превратилась в жертву холокоста, но почему то же самое случилось с Лёшей? Нужно быть абсолютно слепым, чтобы ему понравился кто-то вроде меня; не то, что бы меня это заботило, но озадачивало однозначно. Конечно, я осознаю, что весь мой внешний вид — да и внутренний тоже — это не мой добровольный выбор, только легче от этого не становилось.
Возвращаюсь в комнату, где подсушиваю волосы полотенцем, и открываю на ноутбуке ВК, чтобы узнать, нет ли каких новостей по учёбе. Внимание тут же приковывают висящие в личке сообщения, и я тут же лезу туда, догадываясь, кто может быть одним из отправителей, и от этого тело заходится какой-то странной дрожью.
Мне страшно и любопытно одновременно.
Одно сообщение оказывается от Женьки.
К тексту была прикреплена песня «КейСи — Бог с тобой»; вообще-то, мне не нравится, как поют девушки, но эта меня действительно цепляет, хотя на словах «мне уже не больно» и «я больше не заплачу» я чувствую как раз-таки противоположное.
А вот второе сообщение действительно оказывается от Странника.
Потираю лицо ладонями и подхожу к окну; вглядываюсь в темноту, которая рябит горящими окнами девятиэтажки, и пытаюсь понять, почему из огромного количества пользователей этот парень со странным ником выбрал именно меня. Почему ему показалось, что именно со мной он сможет подружиться — пусть и только виртуально? Ему хватило нескольких взглядов на мои фотографии, чтобы понять, что я за человек? Такое под силу только психологу и то не всегда…
Опускаю взгляд и замечаю фигуру Лиса, сидящего на скамейке у моего подъезда.
Почему он всё ещё здесь?
Словно чувствуя на себе мой взгляд, парень поднимает голову, и я шарахаюсь от окна: не хватало ещё, чтобы он подумал, будто я за ним подсматриваю…
Бросаю беглый взгляд на экран монитора и выхожу из комнаты: ничего страшного не случится, если я отвечу своему совсем не странному «другу» чуть позже.
— Ты сегодня поздно, — удивлённо констатирует папа. — Обычно ты стараешься вернуться домой до темноты.
— Да, я… немного задержалась в библиотеке, — вру без зазрения совести.
Думаю, родители пока не готовы узнать о том, что я полдня провела в квартире у незнакомой женщины, сбежав от парня, который меня изнасиловал.
Да уж, разговор был бы тот ещё.
— Но ты хотя бы начала выбираться из своей раковины, это похвально, — улыбается мама. — Я уже и не надеялась на это.
Виновато улыбаюсь, прекрасно понимая, что весь этот год трудно было не мне одной — мои родители тоже настрадались, слушая мои истерики как ночью, так и днём; я мучила всех, считая, что у меня есть на это полное право…
Боже, какая же я эгоистка…
— Я стараюсь исправиться, — заверяю обоих родителей. — Честно.