Однако сам фильм оказался тревожным. Он был старым – 80-х или 90-х годов, точно не скажу – об одиноком мальчишке, держащем пиратскую радиостанцию. И он общался со склонным к суициду парнишкой, который в конечном счете покончил с собой. Ему было по-настоящему плохо от этого, и фильм закончился длинной гневной речью, объясняющей, почему самоубийство – не выход. Я поймал себя на том, что мне хочется встать и выйти, хотя эта речь не была нравоучительной или вообще какой-то сомнительной. Я просто не понял, о чем фильм; а одно только слово «самоубийство» для меня было подобно удару в живот. Хейден никогда не пытался говорить с кем-то и уж тем более не стал бы доверяться случайному засранцу с радио. Было бы ему от этого лучше или хуже?
– Ты в порядке? – шепотом спросила у меня Астрид, когда на экране появились титры.
Я кивнул, но был вовсе не уверен в этом.
– Не самый удачный выбор, Эрик, – сказала она.
Эрик был настолько любезен, что казался смущенным:
– Знаю, и мне очень жаль. Поставил, не подумав, а потом было поздно, понимаете? Без обид?
– Без обид. – Я не думал, что он сознательно хотел расстроить меня.
– Вообще-то мне больше запомнилась в нем гомофобия, чем суицид, – сказал он. Это тоже было одной из тем фильма; но я так сосредоточился на своей, что не учел, как она скажется на других. – Ее дефицита в Либертивилль-Хай как не было, так и нет, это точно.
– Но все же сейчас стало лучше или нет? – спросил я, потому что не мог представить, каково ему приходится.
– Да, сейчас лучше, чем было, но до нормального положения дел очень далеко, – ответил он. – В этом городе большинство людей относятся к приходам двух церквей, и обе они регулярно проповедуют, что гомосексуализм – зло. В школе нет ЛГБТ-группы, хотя они имеются во всех остальных больших учебных заведениях Айовы. Большинство людей здесь предпочитают таиться, чем рискнуть, ну, не знаю, потерять стипендию, раз твоя церковь вдруг обнаружила, что ты гей.
– Но тебя, похоже, все принимают таким, какой ты есть, – сказал я. – Твоя семья, друзья…
– Теперь – да, – вступила в разговор Астрид.
– Давайте не будем об этом, – попросил Эрик.
– Они в конечном счете получат то, что заслуживают, – тихо произнесла Джесс. Кажется, это были ее первые слова, которые я услышал.
– А может, уже и получили, – отозвался Демиан.
Я не очень понимал, о чем они, но у меня было такое чувство, будто о Джейсоне и Треворе. Пусть Тревор гомофоб, но ведь о Джейсоне ходили слухи, что он гей. И, может, Эрик говорил конкретно о Джейсоне и церковной стипендии – все знают, как религиозна его семья, и он, конечно, принадлежит к тому типу людей, которые получают свое.
В комнате стало тихо, но это была не обычная тишина, а чем-то наполненная. Я не мог точно сказать, чем именно, но что-то было не в порядке. Они все считают, что это я напал на него? Я хотел заявить, что я этого не делал, но при этом сам не был в этом уверен, а лгать мне не хотелось.
– Уже поздно, – сказал кто-то. – Наверное, пора по домам.
– Да, – подхватила Астрид. – Кто-нибудь подвезет нас?
Демиан был на машине, которую одолжил у отца, и он предложил нам свои услуги. Я надеялся увидеть дом, где живет Астрид, но Демиан сначала подвез меня.
– Приятно было повидаться с вами, ребята, – произнес он. – Скоро опять потусуемся.
– Если только я не приватизирую Сэма, – пошутила Астрид. Она поцеловала меня перед тем, как я вышел из машины.
«Если она продолжит так целоваться, то, может, все остальное не будет иметь никакого значения», – размечтался я. Но даже думая об этом, я чувствовал себя виноватым.
20. «How to fight loneliness». Wilco
Когда я приехал домой, мама, Рейчел и Джимми сидели в гостиной.
– Кто-то пропустил вечеринку? – поинтересовался я: на кофейном столике стояла пустая коробка из-под пиццы. – Это превращается в еженедельный ритуал?
Мама устроилась в своем обычном кресле, в том, которое так любил Хейден.
– Ты встречался с психологом? Звонили из школы, сам знаешь.
– Забей на мозгоправов, – сказала Рейчел. – Я слышала, ты замутил с Элисон Уитмен.
Слухи разлетаются быстро.
– Теперь ее зовут Астрид.
– Это та девушка, что заходила перед вечеринкой? – озадачилась мама. – У нее… необычное чувство стиля.
Рейчел фыркнула:
– Хочешь сказать, странное.
– Кто бы говорил, – парировал я. Сейчас на Рейчел была еще одна крошечная юбка, на веках – разноцветные тени: розовые, пурпурные и оранжевые, так что ее глаза напоминали заход солнца.
– Мир, – пробормотал Джимми, который тоже был весьма забавен, потому что пришел в подобии собачьего ошейника чуть ли не с шипами. Он не очень-то походил на миротворца ООН, но его призыв сработал. По крайней мере, у меня появилась минута на то, чтобы избавиться от вещей и усесться на диван.
– О чем вы говорили с консультантом? – настаивала мама.
Я бросил взгляд на Джимми:
– Рад узнать, что ты блюдешь мою приватность. Бомон сказал, что разговор конфиденциальный.
– Хорошая попытка, – кивнула мама. – Ничто не может быть тайной от матери.
Да я и не надеялся, что моя выдумка сработает.