Плеханов

Плеханов видел знакомых, со многими раскланялся, когда проходил к трибуне. Георгия Валентиновича взволновала встреча с пришедшими послушать его лекцию Г. А. Лопатиным и стариком П. Кропоткиным. Плеханова познакомили со старшей дочерью Герцена — Н. А. Герцен. Он знал, что часть дохода пойдет в эмигрантскую кассу, и был доволен, ожидая, что сбор будет большим. Как всегда, он немного волновался перед началом лекции, но потом успокоился, увлекся изложением темы.

— Господа, — начал он, — 15 марта 1861 года Александр Иванович Герцен, глубоко волнуясь в ожидании манифеста, возвестившего упразднение крепостного права, выразил пожелание, чтобы его «помянул кто-нибудь в день великого народного воскресения». И он, конечно, вполне заслуживал такого поминания. Ему принадлежит одно из самых первых мест между теми нашими писателями, которые подготовляли общественное мнение России к «Великой реформе». Поэтому уместно будет вспомнить о нем теперь, в тот год, когда исполнилось 50 лет со времени отмены крепостного бесправия.

После лекции под аплодисменты собравшихся он вышел из зала. Было уже поздно. Кипарисы, стоявшие вдоль аллеи, казались совсем черными, а запах роз и лавра придавал особую прелесть южной ночи и далекому шуму моря. Выслушав массу комплиментов, просьб, пожеланий, Плеханов остался с одним из организаторов этого вечера, эмигрантом из России М. О. Делиным.

— Михаил Осипович, вы писали, что приедет Максим Горький. Я так надеялся на встречу с ним.

— Да, Георгий Валентинович, и я надеялся, но он не смог приехать.

— Что, плохо себя чувствует? — встревоженно воскликнул Плеханов.

— Кажется, нет. Не очень чтобы хорошо, но прилично. Не смог, наверно, из-за работы, пишет новый роман.

А через год, в апреле 1912 года, когда отмечалось 100-летие со дня рождения Герцена, Плеханов вновь приехал в Ниццу, где был похоронен великий русский революционный демократ. Тогда в этот небольшой курортный город съехалось много русских эмигрантов, откликнувшихся на призыв газеты «Будущее». В ней 10 марта 1911 года было помещено воззвание о праздновании юбилея.

Георгий Валентинович поднялся на ступени памятника Герцену, взглянул на присутствующих. Кто-то щелкнул фотоаппаратом, он досадливо отмахнулся рукой. Говорить на воздухе было трудно — сразу заболело горло, подкатывал кашель. Но все же удалось сказать все, что собирался. С какой любовью говорил Плеханов о Герцене. Он любил его как современника, как живого человека. И с таким же чувством восхищения и признательности Плеханов относился к Чернышевскому и Белинскому. Попытки исказить их взгляды, превратить Герцена в проповедника теории «непротивления злу» встречали с его стороны резкий отпор.

В июне 1912 года Георгий Валентинович прочел в Париже, а потом в Льеже и Цюрихе лекцию на тему «Толстой и Герцен».

Но не только на такие приятные сердцу темы приходилось читать лекции Плеханову. Ему нужно было выступать и с сообщениями о положении в партии.

Как правило, после реферата развертывались ожесточенные прения. Об одном таком собрании Плеханов писал жене 24 сентября 1911 года из Цюриха: «Вчера опять было собрание. Я тебе не писал заранее о нем, чтобы тебя не волновать. Дело было так. Мартов здесь читал реферат 13 июля и, услышав о том, что я собираюсь читать, объявил, что он прождет хоть полторы недели для того, чтобы присутствовать вместе со мною на собрании (партийном). Вместе с тем все его друзья кричали, что вот приедет Плеханов и будет разбит Мартовым, как бы заранее внушая публике, что Мартов — победитель. До меня все эти слухи, конечно, дошли. Я должен был принять сражение, хотя видел, что «голосовцы» (сторонники ликвидаторского «Голоса социал-демократа». — Авт.), которые здесь преобладают между «партийной» публикой, организовали против меня настоящий заговор. Надо было разрушить заговор и победить Мартова во что бы то ни стало… Жара была отчаянная, в день битвы я был утомлен, насилу шел, насилу дошел. А когда начал говорить, то откуда что взялось: редко я говорил так хорошо, как вчера. Когда Мартов стал возражать, то все увидели, что он заранее считает себя разбитым… Мартов хотел битвы и имел битву, но теперь он сам не рад. Ко мне со всех сторон идут «поговорить» — верный знак победы».

Конечно, все эти «битвы» стоили здоровья и сил Плеханову, но они служили делу освобождения колеблющейся части партии от ликвидаторских иллюзий.

Но если 1910–1911 годы были временем тесного контакта Плеханова с большевиками, то в 1912–1913 годах его позиция часто серьезно расходится с линией большевиков. Перспектива дальнейшего сближения Плеханова с большевиками, которая казалась столь реальной, была уничтожена его отказом принять участие в VI (Пражской) партийной конференции.