Плексус

В этом Мяснике меня заинтересовало то, с каким тщанием он готовил свои вооруженные ограбления. Чтобы точно все спланировать, требовалось иметь способности математика и йога.

И вот он стоит в Центральном парке, когда его ищет вся страна, и как последний дурак рассказывает свою историю мальцу вроде Керли. Даже раскрывает некоторые сенсационные подробности дела, которое тогда замышлял.

Он равно мог поджидать жертву на углу Таймс-Сквер и рыскать среди ночи в Центральном парке.

Пятьдесят тысяч долларов было обещано тому, кто доставит его живым или мертвым.

По словам Керли, он неделями скрывался в его комнате, лежал часами на кровати, прикрыв чем-нибудь глаза от света, и мысленно повторял каждый свой предстоящий шаг, каждое движение. Все было продумано до малейшей детали. Но, подобно писателю или композитору, он не приступал к осуществлению своих замыслов, пока не доводил их до совершенства. Он учитывал не только возможность ошибок или случайностей, но так же, как инженер, вычислял коэффициент безопасности предстоящего дела с учетом нервного напряжения и неожиданного нервного срыва. Он мог быть полностью уверен в успехе дела, в способностях и преданности сообщников, но в ответственный момент приходилось полагаться только на себя, на свой ум, свою предусмотрительность. Он был один против тысяч. Не только все фараоны страны были начеку, но и все население. Одно неосторожное движение – и его песенка спета. Конечно, он не собирался даваться живым. Он бы застрелился. Но оставались его напарники – он не мог бросить их на произвол судьбы.

Возможно, выйдя тем вечером подышать свежим воздухом, он был так переполнен предстоящим, настолько уверен, что ничто не помешает осуществлению его замысла, что просто не мог больше сдерживаться. Он схватил первого встречного и открылся ему, полагаясь на то, что жертву парализует ужас. Возможно, его забавляла мысль пообщаться со стражами закона, может, попросить у них огоньку или узнать дорогу, глядя им прямо в глаза, касаться их, благодарить, оставаясь неузнанным. Может быть, ему нужно было подобное испытание нервов, чтобы успокоиться, обрести хладнокровие, потому что одно дело – обдумывать план наедине с самим собой, в надежном убежище, и совсем другое – выйти на улицу, где каждый подозрительно смотрит на тебя, каждый покушается на твою жизнь. Спортсмены должны предварительно размяться. Преступники, возможно, должны делать что-то подобное… Мясник был из тех, кому доставляет удовольствие искать опасности. Это был выдающийся преступник, парень, который мог стать знаменитым генералом или ловким юристом какой-нибудь корпорации. Подобно многим людям такого сорта, он уверял Керли, не раз и не два, что всегда отпускает свою жертву. Он не трус, не подлец и, конечно, не предатель. Он не против людей, а только против Общества. Он действовал в одиночку и потому имел основание гордиться своими подвигами. Тщеславный, как кинозвезда, он ревниво относился к мнению о нем публики. Почитатели? У него их было предостаточно – миллионы. Время от времени он совершал что-нибудь из ряда вон выходящее, просто чтобы продемонстрировать, какого он высокого полета человек. Играл на публику? Конечно. Почему нет? Не все же серьезные дела, надо иногда и позабавиться. Убийства не доставляли ему особого удовольствия, впрочем, совесть его тоже не мучила. Больше всего он любил надувать удачливых типов.

Они всегда считают себя такими чертовски умными!

Керли все еще дрожал от возбуждения, страха, душевных терзаний, восхищения и бог знает чего еще. Не мог говорить ни о чем другом. Твердил нам: следите за газетами. Это будет сенсационное дело. Даже нам он отказался открыть, в чем оно состоит. Он был все еще напуган, все еще загипнотизирован.

– Эти его глаза! – восклицал он снова и снова. – У меня было такое чувство, что я превращаюсь в камень.

– Но было же темно, когда вы разговаривали.

– Это ничего не значит. Они сверкали как угли. Прямо искры сыпались.

– Может, это тебе померещилось, потому что ты знал, что он убийца?

– Только не мне! Никогда не забуду этих глаз. Они будут преследовать меня до самой смерти. – Он содрогнулся.

– Керли, ты действительно считаешь, – спросила Мона, – что у преступника глаза не такие, как у других людей?