Плексус

Да, мне посчастливилось вовремя открыть для себя Шпенглера. Во всякий критический период жизни я, помнится, находил именно того автора, который давал мне поддержку. Ницше, Достоевский, Эли Фор, Шпенглер – каков квартет! Были, естественно, и другие, важные для меня в определенные моменты авторы, но в них не чувствовалось того размаха, того величия, что у этой четверки. Четыре всадника моего личного Апокалипсиса! В каждом с предельной полнотой выражено только одному ему присущее качество: Ницше – иконоборец, Достоевский – великий инквизитор, Фор – маг, Шпенглер – создатель образца. Какой фундамент!

В последующие годы, когда будет казаться, что мрак могильный объял меня, что самый свод небесный грозит обрушиться мне на голову, я буду вынужден отречься от всего, только не от того, чем одарили меня эти души. Я буду раздавлен, пройду сквозь оскорбления и унижения. Испытаю чувство полной безысходности. Я даже буду выть, как собака. Но не погибну окончательно! В конце концов настанет день, когда, листая свою жизнь, словно повесть или историю, я смогу различить в ней форму, сюжет, смысл. С этого момента слово «поражение» перестанет для меня существовать. Рецидив станет невозможен.

Ибо с того дня и впредь я и мои творения станем одно.

В другой день, в чужой стране, ко мне явится молодой человек и, видя происшедшую во мне перемену, даст мне прозвище Счастливая Скала. Этим именем я назовусь, когда великий Космократ спросит меня: «Кто ты есть?»

И я непременно отвечу: «Счастливая Скала!»

И если Он спросит: «Понравилась ли тебе твоя жизнь на земле?» – я отвечу: «Вся моя жизнь была – роза распятия».

Если еще не понятно, что это значит, разъясню. А не получится, тогда я сущая собака на сене.

Когда-то я думал, что мне нанесли рану, какую никогда никому не наносили. Так я чувствовал и потому поклялся написать эту книгу. Но задолго до того, как я начал ее писать, рана затянулась. Поскольку я дал клятву, то, чтобы выполнить ее, я разбередил ужасную свою рану.

Попробую сказать иначе… Возможно, бередя рану, свою рану, я исцелил другие раны – раны других людей. Что-то умирает, что-то расцветает. Страдать неосознанно – это страшно. Страдать осмысленно, с тем чтобы понять природу страдания и избавиться от него навсегда, – совершенно иное дело. Как известно, Будда всю жизнь был поглощен одной мыслью. Эта мысль – избавление человека от страдания.

Страдание необходимо. Но человек должен испытать его раньше, чем будет способен понять, что это так. Более того, лишь тогда становится ясен истинный смысл человеческого страдания. В момент крайнего отчаяния – когда человек доходит до предела страданий! – происходит нечто, что сродни чуду. Великая отверстая рана, сквозь которую утекала кровь жизни, закрывается, и все существо человека расцветает, подобно розе. Он наконец «свободен» и не «тоскует по России», только по еще большей свободе, еще большему блаженству. Древо жизни питается не слезами, но знанием, что свобода есть и пребудет всегда.