Племенные войны

— Этим товарищам можно доверять, — кивнул он на двух парней, деловито помогающих грузиться на телегу родителям Лотты, испуганным и подавленным событиями последнего месяца. — Выбирайтесь отсюда, выбирайтесь без промедления. Я обязательно за тобой приду, и мы поедем к лазурному морю, белому песку, к нашему одиночеству — только ты и я.

Лотта заплакала, Тойво протянул ей свой гигантский револьвер.

— Это для спокойствия, — сказал Антикайнен, потому что более не мог придумать ничего успокоительного.

Как ни странно, получив оружие, Лотта почувствовала себя уверенней. Вероятно, немалую долю уверенности прибавлял тот факт, что полученный пистолет она могла держать только двумя руками. Стало быть, коли дело дойдет до стрельбы, она будет стрелять с двух рук.

— Товарищи чекисты, — обратился к ним Тойво через переводчика, когда телега с людьми скрылась за лесным поворотом. — Надеюсь, вы согласитесь, что освобождение прошло законным образом. Незаконное в данной ситуации — поведение Имре, нанявшего для своих целей эту шпану со стороны.

— Превышение служебного положения, — согласился один чекист.

— Похмелиться бы сейчас, — заметил другой.

— Сейчас вас Лацис похмелит — будь здоров! — заметил Тынис.

Они собрали мертвецов, к которым добавился скончавшийся переломанный телегой налетчик, на три лошади. На четвертую прикрутили всеми подручными средствами — ремнями с покойных — приходящего в себя Имре, и пошли в сторону Буя. Точнее, в отдел ЧК Буя.

— Может, споем, товарищи? — спросил один из чекистов, шедших впереди их похоронной процессии. И, не дожидаясь ответа, даже не обернувшись, затянул тонким голосом:

  — Куда нам против природы?
   Дело дрянь и лету конец.
   И только, споря с погодой,
   Поет какой-то глупый скворец.
   Друзья давно отсвистели и, улетая, звали с собой.
   Вот скоро грянут метели — кому ты будешь нужен зимой?
   А он, чудак, не мог понять никак: куда улетать, зачем его куда-то зовут?
   Если здесь его дом, его родина тут.
   И кому весной его трель нужна, ежели весна и без того весна.
   Кто сказал, что песням зимой конец — совсем не конец.

Тынис, второй чекист и даже подраненный Имре на лошади затянули на все лады хором:

— Что за глупый скворец, что за глупый скворец, что за глупый скворец[6].

Короткая летняя ночь закончилась. Вдалеке загудел, отправляясь, паровоз, они вошли в сонный город. Подбежали собаки, намереваясь облаять лошадей, но, учуяв кровь и мертвецов, сконфузились и молча расступились. Коты с заборов укоризненно глядели им вслед. Только безумные куры временами перебегали дорогу прямо перед копытами коней.

Они вошли во двор околотка и сгрузили покойников в тень в лопухи, накрыв холщиной. Утро было еще слишком ранним, чтобы прочие сотрудники ЧК начали подтягиваться на службу.

— Можно и поспать, — сказал один чекист другому. — Ночка выдалась еще та!

— Вот я сейчас кому-то посплю! — раздался, вдруг, громоподобный голос, и чекисты испуганно застыли по стойке смирно, содрав с головы мятые фуражки.

Тойво тоже застыл, Имре со своей лавки, где возлежал с заново перебинтованной простреленной ногой, хмыкнул, а Тынис все еще на улице щерился на солнце.

Антикайнен осмотрелся, но источника зычного баса не увидел. Он хотел, было, спросить «кто это», но постеснялся. Тем не менее, чекисты все так же продолжали тянуться во фрунт. Тойво проследил за их взглядом и уперся в тумбочку возле окна. Вернее — это был некий старинный секретер на выгнутых ножках, высотой от пола в полтора метра. Восход солнца сверкал через окно, слепя и блистая сквозь не вполне чистое стекло. Пылинки плясали в этом потоке света, как парашютики одуванчиков на поле. А рядом с секретером угадывалась фигура, не совсем человеческая, но, если судить по ее еле заметному движению, живая. Высотой она была как раз под срез верхней крышки старинной тумбочки.

— Чего уставился? — громогласно гавкнула фигура, обретая человеческие руки-ноги и легкий прибалтийский акцент.

«Да это же товарищ Лацис!» — догадался Антикайнен. — «Почему он на коленях стоит?»

На крики в помещение осторожно заглянул Тынис, увидел с другого угла начальственный силуэт, догадался, кто бы это мог быть, и начал лихорадочно рыться в своем саквояже, выискивая какие-то бумаги.