Племенные войны

Товарищ Лацис, а это был именно он, вышел на середину комнаты и стал покачиваться с пятки на носок. Он не стоял возле секретера на коленях, он просто был очень маленького роста. Обычно такие люди питают страсть к очень большим вещам: огромным женщинам, внушительным машинам и гигантским пистолетам. У Лациса на боку поверх кожаной тужурки в деревянной кобуре покоился громадный маузер. Это не был, конечно, какой-то особый маузер, но на фоне самого Лациса он выглядел несоразмерно большим.

— Доклад! — рявкнул он.

— Товарищ начальник! — сказал один из чекистов. — Во время вашего отсутствия имело место происшествие, а именно: нападение банды контрреволюционеров на чекистское сопровождение! Бандиты в количестве четырех человек уничтожены. Погибло также гражданское лицо: возчик из крестьян. Товарищ Имре ранен в перестрелке.

— Кого сопровождали?

Чекист выразительно посмотрел на Тойво, тот откашлялся, собираясь с мыслями, но тут вперед выдвинулся Тынис.

Он протянул начальнику ЧК гербовую бумагу за подписью, конечно же, Бокия.

— Ясно, — снижая тон, вероятно — смягчаясь, проговорил Лацис. — Что теперь нужно от меня?

— Только содействие, — сказал эстонец.

— Вы его получите, — сказал товарищ Лацис и пошел по коридору к своему кабинету.

Когда за ним захлопнулась дверь, чекисты облегченно вздохнули.

— Мог и пристрелить, — сказал один.

— Да, скор на управу, — добавил другой. — От такого не уйти.

Тойво с этим не мог не согласиться: вопьется клещом — не сбросить. Иметь такого врага нежелательно, тем более, когда на кону только что обретенная свобода Лотты и ее семьи. В смутное время главенствовать силовыми структурами могли только решительные до самопожертвования люди. Они жертвовали своей душой, не боясь марать руки в крови. Раз благие цели, то и дела — тоже благие.

Самыми преданными делу Рабоче-Крестьянской Революции были евреи, латыши и чехи. Именно их приказами и устанавливался новый порядок: пулями, штыками и шомполами.

— Теперь и нам надо поработать, — сказал Тынис, подойдя к Тойво, намекая на научную часть их договоренности.

— Что — прямо сейчас?

— Конечно, отдохнуть не помешает, — зевнул эстонец. — Надо только с постоем определиться. А с вечера и начнем. Ну, а завтра я уеду в Семипалатинск.

Они побрели к ближайшему постоялому двору, оставив чекистов заниматься своими утренними делами: разводкой, учением, определением погибших бандитов, доставкой раненного героя Имре в больничку. Товарищ Лацис, отбивший в губернию молнию об уничтожении четверых контрреволюционеров, пребывал в благостном (выделено мной: от слова black — черный) настроении. Чтобы доказывать свою преданность делу, нужны жертвоприношения, и лучше, если они будут не со стороны пламенных борцов, а со стороны мирного, так сказать, населения.

Имре глядел в больничный потолок и копил злобу. Он злился на Мищенко, втянувшего его в оказавшейся проигрышной авантюру, на карлика Лациса, на пьяниц-чекистов и на отряженную за обещания барыша шпану, на счастливчика Тойво, которому просто везет и, вообще, на весь мир. Однако ничего еще не потеряно: чухонец никуда не подевался, Мищенко пока не приехал, нога беспокоит не сильно. Завтра можно вновь что-нибудь придумать.

Лотта ехала в поезде с Костромы, намереваясь сойти в Бологое. Там уже было и вовсе рукой подать до Питера. Никто из ее семьи не разговаривал, не плакал и не радовался. Все были настолько опустошены, что на эмоции не было ни сил, ни желания. Лишь отец пробормотал: «Чудом ушли, чудом».

Их некоторая обветшалость в одежде компенсировалась мандатом с печатью и подписью, легализирующим их путешествие. Впрочем, тогда еще на вокзалах народ не хватали абы за что.

А двое «спасителей» разговаривали между собой без умолку.

— Теперь можно угол снять и с казарм съехать, — сказал один.

— Да, — через пятнадцать минут ответил другой. — Поесть в столовой можно, как человеку. И к работе пристроиться.

— Ты куда пойдешь работать? — спустя час поинтересовался первый финн. — В ментовку?

— Нет, — подумав с полчаса, ответил второй финн. — Я бы домой вернулся, да нельзя. Там я дорожным мастером был. Дороги строил и здесь смогу построить. Может, и в России тоже решатся дороги справить? Тогда и я сгожусь.

— Да ты что? — засмеялся через другие полчаса собеседник. — России дороги не нужны, потому что они очень дороги. Разве не видишь? А я пойду краснодеревщиком устраиваться.

Тут и случилось Бологое.

Тойво же спал, в первый раз за месяц испытывая легкость на душе. Он сделал все, что мог. Он смог сделать многое.

9. Гроза

Тынис и Тойво, освеженные сном, пришли к зданию ЧК под самый вечер.

Товарищ Лацис их уже ждал: сидел за столом и болтал ногами взад-вперед. Он был вызывающе трезв, в то время как прочие чекисты багровели носами и краснели глазами, намереваясь отправиться по домам. За решеткой в обезьяннике хлюпала носом какая-то женщина, прижимавшая краешек платка к краешкам глаз поочередно. Покойники со двора уже разошлись по домам. Вероятно, не сами, конечно, разошлись, а их разобрали горюющие родственники.