Племя

Роза встала с дивана, наклонила голову перед Шоном так, что ее светлые волосы, от которых исходил приятный вишневый аромат, упали на его лицо, и прикоснулась влажными губами к его щеке.

— Выздоравливай, — сказал она, улыбнувшись, и вышла из комнаты.

Шон все еще ощущал ее губы, щеки пылали таким приятным огнем, согревающим холодное лицо.

Роза вошла в, на удивление, довольно душное помещение, полное резких запахов тухлой еды, бумаги и табачного дыма. Свет с улицы не проникал через закрытые жалюзи, а освещали помещение только несколько электрических ламп, кряхтящие нервным треском. По коридорам носились в лихорадочном порыве люди. На их лицах отражалась нескончаемая хитрость, жадность и лицемерие; их губы всегда поджаты, немного искривлены в тонкой улыбке, глаза так пусты, как пусты личности их обладателей, но в этих двух крохотных стеклышках все же находится место для огонька мерзости, коей так кишит это здание.

Девушка уверенно подошла к длинному изрядно потрепанному кассовому столу, за которым сидел угрюмый лысый мужчина, нервно черкающий загогулинки в старой газете с кроссвордом, лежащей прямо перед ним.

— Кто у вас здесь занимается научным отделом? — несколько грубо начала Роза. Сперва она даже сконфузилась от своего тона, но почти сразу же стала гораздо увереннее обычного.

Секретарь молчал, как будто и не слышал никого вокруг себя. Роза, слегка опершись руками на стол, подсмотрела в тускло пропечатанный кроссворд, разбирая вопрос, над которым так усердно трудится работник. “Один из старейших городов Англии. Административный центр графства Суффолк”.

— Ипсвич, — высокомерно прошептала Роза, так что слышал ее только этот мужчина. Он поднял на нее свои круглый глаза, которые как никто другой кричали о его слабых умственных способностях. — Кто здесь занимается научным отделом? — повторила девушка, и вновь ее голос звенел искренним отвращением к каждому работнику этого здания.

— Ты чего пристала? — гавкнул одичавший от такой неожиданной наглости секретарь. — Нет здесь такого! Отстань! — и снова он отвернулся к своей газете, опухший от злобы. Возможно, его гораздо сильнее рассердило то, что какая-то незнакомка ответила на вопрос, над которым он уже не первый час ломает голову.

Роза показательно ударила кулаком по столу и направилась в сторону единственного знакомого ей кабинета.

Войдя в кабинет, девушка поздоровалась совершенно бесцветным голосом и уселась на стул напротив Вадима. Тот, видно, совсем не ожидал такого визита, и сам удивился от своей растерянности.

— Воды не желаете? — спросил он, пытаясь начать диалог с покрасневшей от предстоящей склоки девушки. Но та ничего не ответила.

— Вы взяли Шона на исследования? — гремел голос Розы. На сей раз она могла смотреть прямо в эти горящие глаза Вадима без всякого страха.

— Допустим. Это и его решение тоже, мы никого не заставляем.

— Раз уж вы его взяли, значит имеете о нем хорошее мнение, можете положиться на него в этой сфере. Ведь так?

— Я не совсем понимаю, к чему вы, госпожа, клоните.

— А к тому, сэр, что несмотря на рвение Шона к науке, его мнение не учитывается. Что бы он ни сделал, его не хотят выслушивать. Так для чего его пригласили в этот бардак? Просто походить по улице, записывать в дурацкий блокнот дурацкие теории?

— На мой взгляд, если человека не выслушивают, значит он предлагает бредовые идеи.

Эта фраза уж очень сильно разозлила Розу. Она в одночасье вспыхнула и уже еле сдерживала свои истинные эмоции.

— Ах так! Значит вам, и впрямь, плевать на него! Что ж, — девушка посчитала, что сможет ударить Вадима по больному, — тогда неудивительно, что в области медицины у Светлограда такой провал. Уверена, если дела и дальше буду идти подобным образом, то вам не то что лекарства от вируса не видать, вы подохнете от банальной простуды.

— А вы считаете, что ваш Шон несравненно лучший ученый всего света! Интересно, почему же я не слышал ни об одном его изобретении или открытии? Или такие, как я, недостойны получать вести о столь превосходном профессионале?

— Да, я считаю, что мой Шон — лучший человек и ученый всего света! А ваша стайка безответственных тупиц делает все, чтобы заткнуть его талант и гений.

— Как вы красиво выражаетесь! "Талант", "гений", "стайка тупиц". Вы, как я услышал, одарили его еще и званием лучшего человека на этом свете. Или вы стерли эту грань понятий между человеком и ученым?

— Я прекрасно знаю, что говорю, и хорошо себя слышу. Я не оговорилась. В отличии от ваших друзей-исследователей и работников парламента, Шон — настоящий человек.

— Поражаюсь с того, как сильно вы его любите, что готовы сейчас позориться здесь в этом споре из-за его проблем.

— Да, люблю! Вам чуждо это чувство, потому что вы все пусты как люди и полны лишь злобы. Но если вы думаете, что отсутствие у вас добрых намерений и способности любить делает вас сильнее, то вы сильно ошибаетесь. Вы слабы, так же, как и ваши ученые! Вы боитесь тех, кто достойнее вас!