Племя деревьев. О чем говорят корни и кроны

В любом случае это было все, что я собирался услышать от Лизетты. В очередной раз обозвав меня ослом и заявив, что ей некогда терять время, она наконец оставила меня отдыхать и наслаждаться солнцем.

Не думаю, что вы хотя бы смутно представляете, каково это – стоять неподвижно и чувствовать, как энергия солнца свободно течет внутри вашего тела. Это ощущение, доступное только нам, товарищам: когда стоишь неподвижно и каждым своим листком, расположенным так, чтобы собрать как можно больше света, чувствуешь, как через тебя проходит бесконечный поток энергии нашей звезды, превращаясь в материю. Каждый из нас осознает: отдыхая на солнце, мы даем жизнь всему, что нас окружает. Наше тело знает, что энергия и масса – одно и то же, и что мы – звено, связывающее Солнце с Землей. Я не говорю, что мы делаем это специально: просто нам это нравится, вот и все.

Ведь есть существа, которые вынуждены убивать, чтобы жить; я и представить себе не могу, что они чувствуют. Взять хотя бы тех бедных животных, что пасутся на поляне. Их жизнь не слишком хороша, но, по крайней мере, они не причиняют столько вреда. Они мало убивают.

Не хочу, чтобы вы думали, будто мы наивны: мы знаем, как обстоят дела, и из соседних общин все чаще получаем истории о животных, убивающих своих собратьев и разрушающих общины. Но когда разворачивалась вся эта история, нам было все равно. Единственной эмоцией, которую вызывали у нас подобные рассказы, было искреннее сострадание к существам, обреченным на убийство. Мы удивлялись, как они могут жить с чувством вины. Их было так мало, но они успели нанести такой урон! Должно быть, за свою историю они совершили нечто настолько плохое, что над ними нависло вечное проклятие или наказание. По крайней мере, такова была позиция общества. Для нас, отдававших свои жизни за жизнь, это казалось чем-то немыслимым. Ведь никто не согласился бы на такое, если бы имел выбор, верно?

Погрузившись в глубокие размышления о несчастной жизни животных и их жестоких решениях, согретый теплом позднего весеннего солнца и убаюканный непрерывным золотым потоком энергии, я скоро погрузился в долгий, глубокий, спокойный сон. Как раз то, что мне нужно, чтобы прийти на памятный праздник в наилучшей форме.

Однако сон этот был беспокойным: как вы уже знаете, в это время мы, товарищи, обмениваемся сокровенными чувствами, базовыми потребностями, впечатлениями и предчувствиями, которые во время бодрствования ощущаем лишь частично. Когда мы отдыхаем, наше индивидуальное сознание растворяется в коллективном разуме Эдревии. Подобно единому и могущественному существу, он с безошибочной точностью воспринимает не только все, что происходит внутри него – ни одна травинка не шелохнется, чтобы не почувствовала вся Эдревия, – но и многое из происходящего вдали от нашего любимого племени.

Вот так, погрузившись в глубочайший сон, в тот самый день, когда должен был измениться ход жизни, моей и всей долины, я почувствовал, как на краю сознания слепые и неостановимые силы (о природе которых я тогда даже не догадывался) меняют фундамент, на котором с незапамятных времен строилась история нашего сообщества.

Я проснулся бодрым и полным сил, но с растущим осознанием: что-то не так. Невозможно допустить, чтобы опасность, настолько большая, что даже такой юнец, как я, мог ее воспринять, не была уже известна Юэну Мудрому Отцу или Верховному Летописцу. Они никогда ничего не упускали. Так почему же не обсудили это со всеми, как всегда?

Воспоминания об угрозах, явившихся во сне, словно густой охристый туман, и молчание старейшин наводили на мысль, что ситуация гораздо серьезнее, чем я могу представить. И что вечеринка в тот вечер организована, чтобы объявить о происходящем. Я был уверен, что у Летописцев есть план, как все исправить, и что мне предстоит сыграть в нем главную роль.

За те несколько часов, пока я спал, вся поляна оказалась охвачена безбрежным пестрым покрывалом анютиных глазок, занятых производством алоиса. Жидкость под пение и смех обильно стекала в большие емкости, расставленные через равные промежутки по обоим берегам ручья. Восхитительное зрелище – остановиться и созерцать этих миниатюрных спутниц, изящных и тонких, обычно таких незаметных, что они считались символом скромности, неустанно работающих над производством нашего любимого напитка. Они устроили своего рода сборочный конвейер.

Сок глубокого синего цвета, вырабатываемый железами у основания пестиков, капля за каплей собирался внутри великолепных цветков, пока те не наполнялись до краев. Когда чашечка заполнялась алоисом, содержимое выливалось в один из множества длинных бледно-зеленых каналов, образованных тысячами соединенных вместе молодых листьев, и стекало вниз к емкостям. Чтобы все шло гладко, каждое движение должно было следовать идеальному и абсолютно синхронному ритму.