Померцал и погас в медном подсвечнике огарок. Оборвал свою песню запечный сверчок. В тишине Юрий слышал лишь себя и Анастасию, чувствовал лишь её одну. Бесприютность одиночества, длиннота ожидания, боль волнения канули в небыль. Как писано в «Травнике»: «Под магнитовом камнем сила магнитова». Давно стало истиной: не могут обе быть порознь. А значит, и времени друг без друга не может быть. Не было такого в жизни, и всё тут! Был лишь тяжёлый сон.
Князь лежал, переполненный счастьем, сжимая в ладони нежные персты княгини. Она быстрее его вернулась к обыденному, завела посторонний разговор:
- Василий отдал дочь Василису за Александра Суздальского.
Юрий плохо знал Александра, нового приближенного государя московского, не жаловал вниманием и своих племянниц, великих княжон. Потому новость воспринял молча.
Анастасия перешла к другим известиям:
- Новый митрополит на Москве.
Да, Киприан несколько лет тому умер.
- Кто же новый?
- Морейский грек именем Фотий, - сообщила княгиня. - Знает наш язык, хотя имя своё пишет по-гречески. Говорят, более печётся о мирском, нежели о духовном. Корыстолюбец! Тягается с боярами и князьями за сёла, земли, воды и пошлины.
Князь возразил:
- Может, и справедливо тягается. При Эдигеевом опустошении многое церковное достояние было расхищено. Теперь же расхитителям рачительный владыка нелюб.
- И твой братец-государь его не любит, - присовокупила жена. - И Витовт Литовский его не хочет. Послал к патриарху за новым митрополитом для южной Руси.
Юрий вздохнул:
- Повторяется судьба Киприана.
Княгиня уточнила:
- Этот хуже предыдущего. Я была в соборе Успения на его проповеди. Вельми строг! Велит наказывать мужа с женой, совокупившихся без церковного брака. А венчались чтобы не в полдень, не ночью, а лишь после обедни. Третий брак дозволяется молодым и бездетным, да и то после этого пять лет в храм не ходить. Девицам до двенадцати лет замуж нельзя. Кто пьёт вино до обеда, лишён причастия. Ну, есть, конечно, и справедливые требования: осуждается непристойная брань именем матери. Иноки и черницы чтобы не жили в одной обители, а вдовые священники не служили в женских монастырях. Под запретом ворожба...
Княгиня стихла, думая, что муж спит. Князь сказал:
- Я не сплю. Наслаждаюсь близостью твоей, драгоценным голосом. Неважно, что говоришь. Главное - ты рядом!
Анастасия, довольная его словами, продолжила излагать московские новости:
- К государю на службу приехал правнук Гедимина Литовского некий князь Юрий Патрикеевич Наримантов. Василий обласкал его, посадил на первое место среди бояр. У них большие из-за этого недовольства.
Муж откликнулся:
- Очередной временщик!
Жена вспомнила:
- А ещё недорассказала про Фотия. Был у него ближний человек Савва Авраамиев. Оклеветал своего хлебосольца по Витовтовой просьбе, будто бы наш митрополит из киевских храмов вывез всё церковное узорочье на Москву. Этот клеветник жил близ Фотия в Кремле. Когда весной загорелся митрополичий двор, который тотчас же погасили, огонь, как облако, отторгся от погребуши, достиг Авраамиева жилья и испепелил лжеца живьём.
- Во страсти! - прошептал Юрий, сызнова приникая к Анастасии.
Приник, как к живительному источнику, который ему, исстрадавшемуся, даровал веселье и сладость, душевное вкупе с телесным. Сколь приятен был родной шёпот.
- О, милый мой! Сижу одна в московской палате, князья и бояре со службы едут, а моего света милого нету. Здоров ли мой миленький без меня живёт? Ни к нему не пойдёшь, ни к себе не позовёшь!
Успокоившись, долга лежали молча, боясь порушить обоюдное - через край! - довольство. Вдруг княгиня сказала:
- Помнишь, Доброгостий Смотульский?
- Кто? - переспросил князь. - Ах да! Молодой полководец Витовт и... и Софья.
Анастасия подтвердила то, что прежде слышал от Галицкого:
- Московские вящие жены толкуют: было любление между ними, когда великая княгиня впоследни ездила в Вильну. Василий тоже подозревает, сына-одноименца не жалует. О тебе - тайные речи среди боярства.
Юрий ощутил резкий толчок в груди.
- Ты б хотела? - И напомнил: - Пророчества! Прорицатель-колдун! Ясновидец-юродивый! Золотая баба!
Анастасия откликнулась после затянувшейся тишины:
- Боюсь. Ох, не думать бы! Обмираю вся! А думы лезут и лезут, меняются, словно стражники у пленённого мозга. Не хочу! Нет, хочу. На зло злыдне Софье всё-таки бы хотела!
Князь молчал. Постепенно расслабил ладонь, сжимавшую Анастасиину руку, задумался о своём. Княгиня стала дышать ровнее, вот уже совсем легко, ровно. Заснула!