Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

   - В земной жизни её обуревали мирские страсти, в небесном же бытии... она согласна со мной.

Юрию Дмитричу стало жаль любимейшего из сыновей: зря попрекнул. Поспешил подойти и прижать к груди.

   - Татунька, я не хотел тебя огорчить, - начал Дмитрий.

   - Что это? - вдруг прервал князь. Он, невольно окунув лик в сыновнии кудри, ощутил себя отроком: вдохнул с детства памятный запах.

   - Ах, - отпрянул он.

   - Особенная душистость... полевыми цветами.

   - Совсем из головы вон! - оправдывался Дмитрий. - Намедни купец-сурожанин пахучую водицу привёз. Я взял на Торгу. Нюхнёшь, - будто сахар вкушаешь. А тут... весь мокрый от жары. Думаю, дай дух перебью.

Он отошёл в сторону. Князь сказал:

   - Сколько лет прошло! Господи, какая махина лет! Когда- то, в далёком отрочестве ну совсем похоже удивила меня любимая мамушка Домникея, красивая и ласковая. Сказала: «Купец-сурожанин пахучую водицу привёз. Нюхнёшь, - будто сахар...»

Юрий Дмитрич не договорил. Сын, покраснев, выскочил из покоя.

Настроение князя в корне переменилось. Он вышел в переход и первому же челядинцу велел найти Елисея Лисицу, где бы тот ни был, без промешки представить пред княжьи очи.

Старый разведчик явился на пятый день. Был в Москве собственной персоной, вызнавал, что и как. Доложил: тишь да гладь, да Божья благодать. Все и вся предвкушают брачную кашу. Василий скоро будет венчаться с Марьей. Голтяиха ходит гоголем. Витовтовна возглавляет сборы, заносчивая, как сам Витовт перед битвой на реке Ворскле.

   - Почему на Ворскле? - перебил князь. - Там он был наголову разбит татарами.

   - Не знаю, почему, - сам себе удивился Лисица. - Так, к слову сказалось.

Короче, с возвращением Дмитрова Москва успокоилась. Молодые Юрьичи просят передать: будут у отца в Галиче после свадебной каши. Сейчас заняты нарядами, будто не княжичи, а княжны. Васенька даже намерен завить власы на польский лад. Митенька пропадает у заозерской Софьи. «Вот, - говорит, - оженится двуродный государь-братец, тогда и я на всю Москву закачу женитву!» Юный Василь Васильич клянётся всеми святыми, что с дядиной головы, если приедет на свадьбу сына, и волос не упадёт. А там - верь не верь.

   - У меня большая надобность тотчас быть в Москве, - молвил Юрий Дмитрич. - Тебе бы, Елисей, вызнать: жива ли ещё в Вознесенской обители инокиня Мелитина, бывшая моя мамка Домникея. А ежели, слава Богу, жива, потребно найти способ, чтоб я с ней свиделся.

Лисица понимающе закивал:

   - Исполнить немудрено.

Пришлось князю ждать распроворного слугу ещё десять дней. Явился в образе столь занятого дельца, что посторонний не подступись. Князь даже не решился расспрашивать, изготовился слушать.

   - Инокиня жива и здорова, - доложил выведчик. - С привратницей Данилой есть уговор: в любой час, когда будет при деле, по первому слову призовёт Мелитину. Однако на весьма малое время, чтоб никто не хватился.

Переживая мысленно первый успех, князь последующих вопросов не задавал. Елисей сам продолжил:

   - Поедешь, господине, открыто. Поначалу мыслил, каликой перехожей преобразить тебя. Бояре отрока-государя непредсказуемы. Гадай, что им в голову взбредёт. Да в превращенье отпала надобность. Литвин Наримантов едет с проверкой в Кострому: плохо стали там пополнять великокняжескую казну. Вот я и условился с атаманом Ядрейкой Взметнём стеречь его путь. Будешь ты пойман в Москве, будет взят и любимец Витовтовны. Хотя вы и разные величины, но для неё равноценные.

Юрий Дмитрич покрутил головой, дивясь изобретательности Лисицы, потом согласился:

   - Будь по-твоему.

Поездка состоялась в разгар лета. Небо было солнечно и безоблачно. Хорошо, жара спала. Князь, сопутствуемый Лисицей, скакал, не зная усталости. На стоянках оставался задумчив, немногословен. Лишь однажды открыл верному слуге:

   - Состояние моё непривычное. Жил доселе, как всадник, мчащийся вперёд и вперёд. А теперь конь мой будто бы пятится. Движусь назад, к тому времени, когда ещё юнцом посещал с наследником-братом дальние лесные урочища, где бортники предлагали нам дикий мёд. В ту пору мамка Домникея, хотя и отнятая от меня, приставленная к младшему Андрею, ежевечерне приходила перекрестить перед сном: «Спи, красавчик!» Стала мне ближе родной.

Конный поезд остановился перед первой московской рогаткой. Стражники, оповещённые Елисеем, подняли заграждение:

   - Проезжай, княже Юрий Дмитрич! Храни тебя Бог!

Такая встреча согрела. Приятно было, что кое-кто из старых посадских узнавал на улицах, ломал шапку.