Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

Но чуть не каждый день рождает неприятности. Вот старец Олег умер. Вместе страдали душами в Смоленске и - нет Иваныча! А как сбылось его предсказание. Витовт дважды осаждал Смоленск. Бил бесполезно пушками, буравил неудачными подкопами. Не взял. Однако сторонники его росли. Взбешённый Святославич казнил скрытых врагов, а они множились. Казалось, отрубаемые головы чудесно могут прирастать к плечам. Было яснее ясного: не пушками возьмёт литвин твердыню, а изменой!

Юрий с государем-братом в жару пил охлаждённый квас в Набережных сенях, когда проворный челядинец возвестил прибытие великого князя Смоленского. Василий давно ждал, выслал по его просьбе опасную грамоту[62] братнему тестю. Святославич низко склонился перед ним, сухо кивнул одноименцу-зятю, ибо меж ними кошка пробежала со дня взятия Смоленска. Василий по обычаю поздравствовался, Юрию подал знак остаться при беседе, как знатоку смоленских дел. Святославич начал говорить: «Тебе, Василий, всё возможно. Витовт - твой родственник. Дружба у вас теперь. Помири, чтобы не обижал меня. Если же ни слёз моих, ни твоего дружеского совета не послушает, помоги силой, не отдавай на съедение. Хочешь, возьми город за себя. Лучше ты владей, а не поганая Литва!» Василий слушал, изредка кивал, потом пообещал: «Подумаю». Проводив гостя, сказал брату: «Ой, Гюрьга, неприятен мне этот человек! Сколь хороша у него дочь, и сколь у него с ней... ну-у-у... ничего общего!» Про себя Юрий согласился с братом, вслух же о Смоленске рассудил: «Город искони русский, да сейчас против могучего Витовта нам за него не устоять стеной». Василий изумлённо поднял бровь: «Иногда, Гюргий, в самых трудных рассуждениях ты прав!»

С той внезапной встречи одноименцы, тесть и зять, почти не виделись. Святославич приезжал проведать дочь. Юрий Анастасий ничего не сообщил о казнях после взятия Смоленска, родитель это понял и тоже довольно молчал. Как было княгине догадаться о неприязни между мужем и отцом? Оба словно согласились благоразумно держать её в неведении...

Она раскрылагочи вслед за проснувшимся супругом.

   - Заспались? Как поздно! А мне всю ночь виделись молнии, слышался гром. Как страшно!

Князь бережно обнял носительницу новой жизни, драгоценную свою княгиню, чуть прикоснулся соскучившимися устами к её плечу и осторожно встал с ложа.

Пришла служанка Васса обиходить госпожу. Анастасия, провожая взглядом мужа, попросила:

   - Навещай почаще. Чую, время моё близится.

Приоткрыв дверь, задержался, оглянулся. Лик Настасьюшкин не вызвал ни малейших опасений за неё.

На своей половине сходил в мыленку. Там встретился с Ивашкою Светёнышем, коего выпросил у Галицкого и сделал своим служкой. Всегда неразговорчивый, как неодушевлённый, Светёныш на сей раз изрёк:

   - Борис Васильич молится в Крестовой. Заждался твою милость.

Бывшего дядьку князь встретил у двери в Крестовую.

   - Здоров ли, друг мой? О чём Бога просишь?

Галицкий имел печальный вид.

   - О матушке твоей молюсь, нашей княгинюшке, Овдотье Дмитриевне.

   - Что? - дрогнул Юрий.

Боярин, испугавшись его страха, успокоил:

   - Милостивица наша здравствует. Только, слышно, уходит нынче в свой Вознесенский монастырь. Хочет принять ангельский образ.

Сын знал желание матери, однако полагал: его осуществленье где-то далеко. И вдруг сегодня...

Галицкий, видя его смущение, назвал причину:

   - Брат её, твой дядя, Василий Суздальский, скончал жизнь в Городце. Заполночь пришло известие. На похороны государь ехать не хочет. Овдотья Дмитриевна не может. Одним словом...

Что одним словом? Не договорил. Поутренничали вдвоём молча. Юрий размышлял о враждовавшем дяде, гневливом брате, смущённой матуньке. Долго Семён с Василием промыкались в Орде, искали силы, чтоб возвратить Суздаль, Нижний Новгород. Всё тщетно. Семён смирился пред великим князем, вызволил из тесноты жену с детьми, уехал в Вятку, там вскоре и умер. Теперь умер Василий прозвищем Кирдяпа, тоже смирившийся, скучавший в Городце. Как рвалось сердце матуньки меж братьями и старшим сыном!

   - Отправлюсь к государю в златоверхий терем, - решил Юрий. И попросил бывшего дядьку: - Сопроводи меня.

Лето было в разгаре. Тополиный пух плутал в пространстве, попадая в очи, ноздри... Солнечный день слепил. По узким людным улицам кони медленно тащили колесницы, как улитки свои домики, а в домиках-то луноликие подруги кремлёвской знати. В опущенном окне кареты конный Юрий встретил постаревшую Елену Ольгердовну. Поздравствовался.

   - Как дядюшка?

   - Плох Владимир Андреевич. Ох, плох! Увожу в Серпухов. Тут иноземные лекари залечат.

В Набережных сенях столкнулся с Софьей Витовтовной. Великая княгиня выглядела довольной. Может быть тем, что затмевавшая её свекровь уходит в монастырь? Пухлые щёки её более набухли, тонкие уста змеились. Принимая поклон деверя, спросила:

   - Твоя Настаска-то скоро опростается?

Юрий отвечал учтиво:

   - Спасибо на внимании. Анастасия Юрьевна вот-вот должна родить.

Завидно неудачнице! Чужие сыновья колют глаза.