Василия в спальне не оказалось. Брат нашёл его на огороде по сказу дворского Трофима Волка. Там княжич под руководством поединщика Осея осваивал кулачный бой. Вот наставник замахнулся, - сейчас расплющит ученика! Не даром говорят: «У него в кулаке пуд!» Однако извернулся Василий с завидной ловкостью так, что знатный кулачник, не удержав равновесия, пал на землю. Свои наставления продолжил, не смущаясь оплошиной:
- Лежачего не бьют. Мазку, То есть на ком кровь, тоже не бьют.
- А лежачий в драку не ходит! - бойко дополнил ловкий воспитанник.
Юрий подал голос:
- Будущему государю биться на кулачках негоже.
Василий оборотился, Осей вскочил.
- Нынче такое время, - промолвил дядька, - у кого кулаки бойчее, тот и государь.
- Плохое время, - согласился Василий. - Бояре поменяли честь и стыд на страх перед сильнейшим. К чему такие, как скверный Свибл? Что они решат? - совсем осерчал престолонаследник.
- Нынче вече властвует над Москвой, - раздался голос позади Юрия: это Борис Галицкий воротился и продолжил: - Народ распался надвое. Смелые хотят умереть в осаде, робкие - спастись бегством. Первые залезли на стены и башни, мечут камнями в тех, кто уходит из города. В воротах стоят копейщики, мечники, отбирают у беглецов имущество. В домах начались грабежи. Там и сям возникает слух о насилиях и убийствах. Одно слово - беспорядок!
Осей мрачно почесал за ухом:
- Пойду, окольчужусь, вооружусь. Да ещё надобно поглядеть: надёжна ли дворцовая стража.
Опасения дядьки тут же стал подкреплять грозный бунтарский шум за дубовым тыном. Неразборчивые выкрики, лязг оружия разбавлялись бабьими взвизгами и плачем. Вот первый камень стукнул... Заплот - не крепостная стена!
Юрий живо прильнул к Василию:
- Братец, братец, не подняться ли нам к матуньке?
Как бы в ответ ему растворилось оконце в верхнем прясле терема[10]
. Выглянула Домникея, позвала:- Осей! Веди княжичей к матушке великой княгине!
При переходе в женскую половину их встретила постельница Степанида:
- Государыня с митрополитом в Крестовой. Подите к ней.
Осей остался в передней, полной дворцовой челяди. Борис Галицкий с княжичами вошёл.
Евдокия Дмитриевна стояла у иконы Божьей Матери «Троеручица». Тоже держала младенца на руках: новорождённого Андрея. Перед ней высился в белом клобуке Киприан. Чуть поодаль перебирал лествицу[11]
духовник великокняжеской семьи, Симоновский игумен Феодор. С великой княгиней были золовка Анна Ивановна, жена Боброка-Волынского, и Елена Ольгердовна, княгиня Серпуховская.- Дочь моя! - увещевал митрополит. - Свирепый Тохтамыш со дня на день окружит Москву. Серпухов вырезан и сожжён. Такая же участь ожидает Звенигород, Можайск, Дмитров. Вражеские отряды рассыпались по всему великому княжеству. Его обескровила дорогая победа, одержанная два года назад. Сегодня Русь не в силах сопротивляться Орде. Это поняли Михаил Тверской, Олег Рязанский и твой отец, Дмитрий Суздальский и Нижегородский. Тебе тоже надо понять: хочешь спасти семью, уезжай. Я решил уехать. Мои люди договорились с мятежниками, что шумят на вече: нас выпустят, не обидят и не ограбят. Решайся!
Великая княгиня нахмурилась:
- Покинуть Москву? - Огляделась, как бы ища возражения владыке, себе поддержке. Не слыша ни того ни другого, спросила: - Где Фёдор Кошка?
- Гм! - затруднилась с ответом Елена Ольгердовна.
Тётка Анна вздохнула.
Борис Галицкий, стоявший у порога, сказал:
- Боярин Кошка только что отъехал из города.
Евдокия Дмитриевна ещё более помрачнела:
- Где Даниил Феофанович?
- Его уже нет на Москве, - отвечал Борис.
Великая княгиня, помолчав, как бы с последней надеждой спросила:
- Где Владимир Данилович Красный-Снабдя?
Об этом участнике Донского побоища, потомке муромских князей, было сказано, как и о предыдущих:
- Отбыл.
Государыня подозвала старших княжичей и попросила владыку:
- Благослови, богомолец наш, меня и детей. Мы едем.
Пока дядьки вели подопечных в их покои для скорых сборов, Осей ворчал:
- Жаль, не дал ты мне, княже, испытать плеч со смутьяном Свиблом. Из-за таких бояр ныне безначалие на Москве, смута и враг знает что!
Василий возразил так:
- Я против поединков. А про Свибла запомню.
Галицкий шепнул Юрию:
- Я на миг отлучусь, мой маленький господин. Не взыщи. Брат Фёдор остался в Звенигороде у одра умирающего родителя. Надо послать верного человека, чтобы их вывез.
Один взошёл Юрий в свой неухоженный без Домникеи покой. Что взять с собой, что оставить? Сложил крашеные бабки в холстяной мешок, к ним же присовокупил кубики, любимые с малых лет. Пришла матунькина постельница Степанида, всплеснула полными руками:
- Воистину не зря Домникеюшка мне велела: «Поди к моему питомцу. Собери в дорогу. На дядьку, что из галицких княжат, надежда, словно на ветер: паруса подняли, а он сгинул..