Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

   - Бедная Москва! - поправил Юрий.

Государь проговорил:

   - Шли скорого гонца. Твоему известию, каким бы оно ни было, поверю больше, нежели письму старого друга-полководца. Только быстро поезжай. Ибо в запоздалой вести смысла нет.

Князь встал, откланялся и вышел. Вдогонку услыхал:

   - Крепкую стражу возьми!

Подумал: «Как же! Надёжнее скакать не князем, а гонцом». Решил взять одного Асайку, что весьма кстати был оставлен дома.

Возвратился Юрий, а прощаться не с кем. В глубине души надеялся застать Анастасию. Не застал. Быстро Галицкий спроворил хлопотный отъезд! Дворский Матвей Зарян тщательно запирал на все замки осиротевший терем. Бесполезно, если Кремль возьмут татары. От своих же татей оставленная челядь отобьётся.

Князь ночевать дома не стал. Взял колоколец скорого гонца[72] и под вечер с Асайкой по Комаринской дороге пустился в путь.

Скакали с запалёнными факелами. На ямских стоянках меняли коней. Ночь черна, как смоль. Земля молчала под незримым одеялом туч. Тревожил тишину копытный топот, как стук позднего путника в заснувшую избу. Чем дальше в ночь, тем яростнее надобно было будить ямских конюших: не бодрствовали, приняв по ковшу хмельного зелья. Только стражи на засеках бдели до утра и встречали запоздалых всадников свирепым рыком:

   - Сто-о-о-ой!

Государева печать освобождала путь. И снова - топот, вихрь в лицо. И неотвязное, изматывающее беспокойство: подобру ль, поздорову ль добралась Анастасия с княжичами, удобно ли ночует? Говорят, татей прибыло на Владимирке. Уж больно бойкая дорога!

Самому же князю, по его здравом рассуждении, разбойный сброд не угрожал. Ведь он, по колокольцам судя, скорый гонец. А гонца грабить не прибыльно и опасно: тощая мошна, зато искать будут в сто раз усерднее, найдут - голову долой!

К утру сняли камору на постоялом дворе. Так уломались, - ни зги в глазах, ни толку в голове. Асайка на пол лёг, а князь - на лавку.

   - Ещё день, Гюргибек, - и встретят наши, - сказал оружничий.

   - Кто «наши»? - спросил Юрий.

   - Тьфу! Проклятые ордынцы, - сплюнул татарин.

И заснул, как умер.

Следующий день до вечера прошёл в пути. К ночи остался позади последний ямской гон. Негде менять коней. Усталые Серко с Гнедком поплелись шагом.

К полудню неожиданно оборвался лес. Ехали-ехали узкой просекой и вдруг внезапная перемена: последние ели махнули зелёными лапами, как бы проводили, а впереди открылась бескрайняя пустота. Куда выехали? Не на край ли света? Нет, на крутой обрыв. Дорога резко уходила вниз. А там - степь да серое небо.

   - Дикое Поле, - сказал Асай. - Великая Кыпчакия!

Князь понял, что окончилась Русь. Он попал в собственно Орду. Где-то поблизости её полчища.

Встреча с ордынцами не заставила себя ждать. Вскоре князь и оружничий оказались окружёнными татарским конным дозором. Вёл переговоры Асай.

   - Надо ехать с ними, - сказал он.

Немалое прошло время, пока перед скачущей стайкой всадников на огромном пространстве задымили костры. В ноздри ударил дух жареной баранины. Дозорные замерли у шатра. Один вошёл внутрь, потом поманил пальцем знатного уруса. Юрий оказался в шатре. Перед ним на волчьей шкуре восседал на пятках тучный ордынец и прихлёбывал молоко из глиняной чашки.

   - Драствуй, каназ! - улыбнулся он. - Хочешь кумыс? - Поделился наполовину опорожнённой посудиной. На отрицательный кивок заметил: - Кобылье молоко не пил? - И велел: - Дай твою пайдзу[73].

Юрий понял, протянул грамоту, которую дозорные отказались осмотреть по неграмотности. Да и этот, видно, был неграмотен. Повертел писаное на двух языках, русском и половецком, полюбовался печатью, вернул.

   - Ходи, куда надо. - И тут же полюбопытничал: - А куда?

Юрий стал объяснять:

   - Я послан великим князем Московским к его союзнику, великому темнику Эдигею, идущему воевать Литву. Велено спросить о здоровье.

Ордынец нахмурился. Нехотя встал, вышел вместе с Юрием, обратился неведомо на каком языке к ожидавшему Асайке. Тот, к Юрьеву удивленью, понял и сказал длинную речь.

Всадники по немедленному приказу плотно окружили задержанных. Вся группа двинулась вглубь степного военного табора.

   - Наверно, я оплошал, - испугался Асай. - Они приняли тебя вначале за маленького владетеля, одного из подручных князя рязанского. Теперь ведут к самому Эдигею.

Князь успокоил верного слугу:

   - Ты не оплошал. - И прибавил: - Только на каком языке беседовал, не пойму.

   - Земляки, - пояснил Асай. - Этот сотник, как я, кыргыз.

Ехали долго. Чем глубже в гущу несметного воинства, тем шатры богаче. У островерхого с золотой маковкой приведённых спешили, передали другим охранникам, подвели к ковру, что уходил в шатёр.

Вышел низкорослый татарин, в котором Юрий узнал Басыра, виденного и в златоверхом тереме, и на ордынском посольском дворе.

   - Будь здоров, Юрий Дмитрич! - сказал связник с чистым московским выговором. И, смеясь, присовокупил: - Ай, твой брат не поверил письму, которое я привёз. Послал узнавать, куда идут наши тьмы.

Юрий возразил: