Племянник короля

Только вот, похваляясь своим обращением с фаворитом царицы, князь Станислав забыл об одной мелочи. В Петербурге и его окрестностях были и другие поляки. В казематах Петропавловской крепости сидели участники восстания: Тадеуш Костюшко, Юлиан Урсын Нимцевич, Игнаций Потоцкий, варшавский сапожник Килинский и варшавский банкир Капостас. Политический водораздел, разграничивающий петербургских поляков, проходил не между гордым князем и послушными просителями на ежедневных утренних приемах у Зубова, а между Царским Селом и Петропавловской крепостью, Это была пропасть, наполненная кровью, тысячами трупов и воспоминаниями о задушенной революции. При такой разграничительной линии личной порядочности и личного чувства собственного достоинства уже недостаточно для патриотического алиби.

После этого первого свидания князь еще много раз виделся с императрицей в Царском Селе. Они совершали совместные долгие прогулки, после которых наступали еще более длительные беседы. Беседовали преимущественно о странах, граничащих с Россией на юге и востоке, «которые императрица знала лучше, чем кто-либо на свете». Единственная страна, о которой никогда не говорили, была Польша. Беседы императрицы с польским князем иногда «к большому неудовольствию танцоров» затягивали придворный бал.

Автор «Souvenirs» оставил нам интересный портрет Екатерины II. «Кроме больших торжеств и бесед с дипломатами, хотя бы это были самые симпатичные на свете люди, ее манера вести разговор была простая, естественная и удивительно поучительная. Кто ее не знал, мог бы принять ее за богатую и образованную жену какого-нибудь бургомистра или купца. Самодержица чувствовалась в ней только тогда, когда она говорила о своей империи. Тогда она постепенно вырастала. Она любила говорить о державе, занимающей пятую часть земного шара, о роли, которую сыграет в Европе российский Восток».

Князь Станислав становится невольным свидетелем неудавшихся матримониальных переговоров, которые должны были примирить противников в недавней войне – Россию и Швецию. В Царское Село прибывает молодой шведский король Густав IV со своим братом герцогом Зюдерманландским, чтобы посватать красавицу внучку Екатерины великую княжну Александру. Герцог Зюдерманландский во время официального приема с неслыханной любезностью просит у царицы прощения за то, что командовал армией, воюя против ее войск. Екатерина отвечает ему столь же любезно: «Я должна признаться вам, герцог, что страдаю досадным недомоганием, которое часто становится уделом людей в моих летах: я абсолютно утратила память». Несмотря на столь многообещающее начало, брак так и не состоялся из-за религиозных различий между женихом и невестой и неуступчивости молодого шведа.

Обручение было громогласно разорвано, и шведская делегация покинула Петербург. Тогда разгневанная и раздосадованная Екатерина делает неожиданное предложение польскому князю. «Намерением царицы было навсегда связать меня с Россией. После отъезда шведского короля она пыталась прозондировать меня, не буду ли я в восторге от брака с великой княжной Александрой. Я ответил, что не осмелился бы претендовать на руку великой княжны, не имея возможности предложить ей трон, и что я был бы безмерно счастлив, если бы это могло привести к возрождению Польши. Я, конечно, знал, что в данной ситуации это было невозможно, но мне важно было дать необязывающий ответ».

После неаполитанского это было уже второе за короткое время соблазнительное брачное предложение. Уравновешенность и солидность «молодого Телка» явно привлекают к нему благосклонность матерей и бабушек девиц на выданье, хотя князь и отбивается от женитьбы «руками и ногами».

Хуже обстоит дело с отменой секвестра, поскольку этому всяческий препятствует жадный и оскорбленный Зубов. От князя Станислава требуют подписать декларацию о том, что он признает недействительными все решения Четырехлетнего сейма. Князь этого сделать не хочет, зато готов отказаться от своих владений под Бобруйском и прав на литовские экономии. После долгих месяцев напрасных ожиданий, доведенный до крайности, корсуньский магнат уведомляет Екатерину, что «ввиду отсутствия каких-либо доходов вынужден жить на деньги, полученные от продажи мебели и столовых сервизов».

Это отчаянное письмо наконец-то производит нужный результат. Как-то ноябрьским воскресеньем 1796 года князь Станислав получает приглашение на обед к императрице. За столом беседуют о проекте издания Гомера в оригинале и русском переводе. Текст должен быть снабжен прекраснейшими репродукциями античных рисунков и скульптур. Царица хочет воспользоваться советом польского коллекционера. Она на минутку выходит из-за стола, чтобы принести гостю отобранные репродукции. В ее отсутствие Зубов незаметно вручает князю долгожданный указ об отмене секвестра.

«Имения я получил в страшном состоянии. Люди измучены. Доходы получены вперед в двойном размере. Чудесные стада загублены. Потери были столь велики и невосполнимы, что я даже не говорил о них царице и не пытался получить возмещение».