Плен одиночества

Накануне уснул Игорь лишь под утро. Поспать ему удалось всего пару часов — пришла пора подниматься на работу. Лёжа рядом с Риной, дыша ею, он размышлял о том, что делать. Что случилось, чего не случилось в их истории. Пришло понимание — если она попросит, он отпустит. Потому что то, что произошло между ними — край. Да, он отпустит, несмотря на её беременность… Проснувшись утром, он гладил её волосы, касался лица. Так хотелось дотронуться до её живота, но он испугался. Чего? Разбудить или прикоснуться — сам до конца не понял. Быть отцом, — это не только покупать ребенку игрушки и кормить вредной едой тайком от мамы. Это огромная ответственность. Но он был готов. Правда, готов. И отпускать Ринату он не хотел. Поэтому… Да, они дадут своим отношениям последний шанс. А после… после либо Рината навсегда станет его, либо навсегда покинет. Его сердце, мысли, разум… И он дал себе обещание, что держать её не станет.

Николь, задумчиво наматывая на палец тёмный локон, рассматривала людей, проходящих мимо. Личико её было таким серьезным, будто бы она решала какие-то очень важные вопросы. Девочка с характером мамы. Девочка с красотой мамы. Мамина девочка… Игорь всё никак не мог до конца осознать, что Рината, его Рината, — мама. Это было так странно… Настолько странно, насколько и осознание того, что и он скоро станет папой.

— Нам пора домой, — вдруг изрекла Николь, поворачивая к нему голову.

— Почему?

— Уже поздно, — вздохнула она и кивнула на часы, показывающие начало десятого вечера. — Мама расстроится и будет плакать. Я не хочу, чтобы она плакала.

— И часто она плачет? — осторожно спросил Игорь.

Ему внезапно захотелось узнать, как они жили все эти годы, что делала Рина, чем дышала, как справлялась с трудностями, которые во многом он ей сам и обеспечивал. А Николь… Этот непосредственный ребенок — самый правдивый и искренний источник информации.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Часто, — повела плечиками Ника, горестно вздыхая. — Только не рассказывай ей, что я знаю.

— Что не рассказывать? — не понял Игорь.

— Что я знаю, что она плачет, — объяснила Николь. — Мама не знает, что я знаю. Она думает, что я не вижу, но я то вижу. — Ника дёрнула уголком рта. — Потому что когда она поплачет, у неё потом глаза красные и губы она красной помадой красит.

Игорь посмурнел. От слов Ники на душе у него стало как-то погано, во рту появилась горечь.

— Не замечал… — выдавил он, нахмурившись.

Он действительно не замечал, что Рина часто плачет. А ведь правда. Стоило ему вломиться в её жизнь со своим желанием, она начала ярко красить губы. Постоянно. Красная помада… И слёзы в её глазах стояли часто. Можно было бы списать это на гормоны, но он то знал, что гормоны тут ни при чём. Все дело в нём.

— Тогда не будем маму расстраивать? — выдавив улыбку, Игорь начал подниматься из-за стола.

Ника последовала его примеру. Взяв ветровку со стула, где сидел мишка, Игорь помог Николь одеться. То, что они придут домой поздно — самое меньшее из зол. Он уже представлял, до какой степени Рината разозлится за то, что он без разрешения забрал Нику из школы, а после не ответил на её звонки. Когда она позвонила первый раз, они были в кино, и он бросил ей быстрое сообщение, а потом и вовсе отключил звук. С того момента на экране его смартфона высветилось почти пятьдесят пропущенных звонков от жены. Будет ли плакать мама? Вряд ли. А вот бросить в него очередной кружкой она может вполне. Игорь, усмехнувшись, поднял медведя на руки, и они отправились к лифтам.

Рината места себе не находила. Мерила шагами гостиную, пытаясь успокоиться, однако нехорошие мысли так и лезли в голову. А вдруг он узнал? А вдруг решил увезти Нику? А вдруг, а вдруг, а вдруг… Десятки «а вдруг» мешали рассуждать здраво.

Из школы она поехала к Крылову на работу, но его секретарша сообщила, что «Игорь Юрьевич после обеда уехал и сказал, что сегодня его больше не будет». Рината смерила бедную девушку таким взглядом, что та разве что под стол не сползла. Самой же Рине оставалось смириться и ехать домой. А там сидеть и надеяться, что ничего не случилось.

Звук открывающейся двери раздался лишь в десять вечера. Рина, спрыгнув с подоконника, поставила на стол чашку с недопитым травяным чаем, который она заварила чтобы успокоить не проходящую тошноту, и буквально вывалилась в прихожую.

— Мама! — Николь, стащив сандалики, сняла ветровку и, не глядя на Игоря, протянула ему. — Игорь, повесь, пожалуйста, — сказала она и бросилась к маме. — Мамочка, ты переживала за нас?

— Переживала, — сквозь зубы процедила Рината, прижимая дочь к себе и глядя при этом на Крылова так, словно хотела исцарапать его.

Тот, правда, не видел — был занят огромным медведем, которого усаживал на банкетку. Закончив же, мельком скользнул по ней взглядом и снова отвернулся, чтобы повесить ветровку Николь. А потом… снова не глядя на неё разулся, поставил свои начищенные до блеска ботинки рядом с её босоножками и пристроил в рядок Никины сандалики.