Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях

В-четвертых, можно допустить, что сам Власов и его коллеги прекрасно понимали все эти моменты и все же надеялись сохранить и преумножить русскую «живую силу» до полного краха Германии, чтобы затем войти в контакт с англичанами и американцами и рассчитывать на их признание.

Весьма любопытно мнение о генерале Власове самого Бориса Алексеевича Смысловского (он же Артур Хольмстон, он же фон Регенау). Но прежде несколько слов об этой колоритной фигуре из белой эмиграции, находившейся на германской службе.

Смысловский (1897—1988) родился в Финляндии. После окончания 1-го Московского кадетского корпуса и Михайловского артиллерийского училища проходил службу в лейб-гвардии 3-й артиллерийской бригады. Участник Первой мировой войны. В 1917 году сдал экзамены в Академию Генерального штаба. Кавалер русских орденов, контужен. В 1918 году — в Добровольческой армии, участник 2-го Кубанского похода и десантной операции в Крыму. Начальник разведотдела штаба 11-й Русской армии в Польше. Капитан.

В эмиграции окончил курсы Генштаба Германии. Служил зондерфюрером в ACT «Кенигсберг». В начале боевых действий против СССР — в штабе северной группировки немецких войск. Начальник «Зондерштаба-Р» при штабе «Валли». Награжден всеми орденами для восточных народов, учрежденными в Германии. После войны в эмиграции. Жил в Аргентине, затем в Лихтенштейне. Основал антисоветскую организацию «Суворовский Союз».

Состоялось три встречи Смысловского с Власовым.

Встреча первая: «Первый раз я встретился с ген. Власовым по поручению Немецкой Главной Квартиры (ОКН), и мы поговорили около 2-х часов. Разговор, как принято говорить, совершенно не клеился.

Власов — он был тогда в форме советского генерала и, если память мне не изменяет, в лампасах, но без погон. Я же — в форме немецкого полковника. Власов говорил со мной с тем хорошо укрытым недоверием, с каким привыкли говорить подсоветские люди, прошедшие полную школу революционного коммунизма. Старался больше слушать, чем высказывать свое собственное мнение. В моей манере говорить, как он мне потом сказал, была сдержанность и обдуманность каждого слова, воспитанная суровой дисциплиной Германского Генерального Штаба. Я приехал слушать Власова, а не говорить сам. Он же не хотел говорить, а только слушал, а потому, как я уже сказал, в течение нашего первого двухчасового свидания мы так и не смогли найти общего языка. Власов сухо, очень сухо относился к возможности говорить с кем-нибудь, кто носил германскую форму, и, конечно, с особенным подозрением, если носящий эту форму был по происхождению русским. У ген. Власова во всем еще сказывалась привычка на многое смотреть сквозь очки советского воспитания, а на немцев, как на исторических врагов России. Мне чрезвычайно трудно было перейти Рубикон не столько русско-немецкий, сколько бело-красный.

Мысль, что я говорю с крупным советским генералом, в молодости воевавшим против нас, белых, сыгравшим большую или меньшую роль в причине нашего великого исхода и 22-летней эмиграции, а потом долго и успешно строившим Советскую армию, — мысль эта камнем стояла поперек горла, и мне было очень трудно взять себя в руки и скользить по той объективной политической плоскости, по которой мне было приказано. Мы оба пробовали и хотели, но нам это ни в какой мере не удалось. Мы расстались еще суше, чем встретились, и несколько месяцев об этом свидании не думали, тем более что носило оно исключительно секретный и военный характер. Власов, прощаясь со мной очень вежливо, думал: что же, в конце концов, хотел от него узнать этот полковник и где кончается его германский мундир и начинается русское сердце? А я унес с собой горечь неудавшегося выполнения задачи и неразрешимую проблему: как глубоко сидит во Власове пройденная им коммунистическая школа и где же начинается его русская душа? Это было в конце 1942 года в Охотничьем домике, вблизи города Н. в Восточной Пруссии.

Свидание это определило до известной степени взаимоотношения генерала Власова с Вермахтом. Впоследствии ген. Власов, установив контакт с политическими кругами Германии, начал строить свое Освободительное движение, непосредственно опираясь на Германское Правительство».

Встреча вторая: «Второй раз я виделся с ним, кажется, в апреле или мае 1943 г., во время его объезда участка северного фронта, т.е. Пскова и Риги.

Этот раз, после хорошего ужина, мы поговорили до 4-х часов утра. Разговор с официального тона сорвался следующим эпизодом. Власов долго и интересно рассказывал мне о некоторых своих боевых операциях против немцев и, увлекшись, показывая на карте ход боя, воскликнул:

“Вот здесь мы вам здорово наклали!”

“Кому вам?” — спросил я холодно.

“Ну конечно, немцам”, — ответил генерал.

“Ах так? Значит, вы — коммунисты — разбили здесь кровавых фашистов?”

Андрей Андреевич спохватился и рассмеялся.

“Нет, я думаю иначе, — сказал он, — здесь русские разбили немцев”.

“Русские всегда были непобедимы!” — возразил я.