Пленение инеем

Росла в лесу трава, шумел колхозный сад,
скучали лопухи и пыльная крапива.
Ты помнишь, как тому уж сорок лет назад
ты перед сном меня святой водой кропила?

Потом гасила свет, и тихо я спала,
мне чудился во сне какой-то конь и всадник,
невидимых церквей сияли купола,
и свет лила луна на бедный палисадник.

6

Плачут птицы больные, вспоминают весну.
Я вас, тени родные, перед сном помяну.

Как рыдание арфы, птичий строится стан.
Спят Димитрий и Марфа, Параскева, Иван.

Никакого зазора нет в пространстве ином
между ангельским хором и провидческим сном.

Между сушей и морем, между ночью и днем,
между будущим горем и слезами о нем.

Мне как будто открыли старой хроники кадр:
в безымянной могиле спит солдат Александр.

Сколько воинов верных час свой смертный нашли
в развороченных недрах материнской земли.

Кто отпет и оплакан и Всевышним прощен,
кто невидимым знаком — красной кровью — крещен.

Снег ли в воздухе тает над молчащим селом,
или ива читает поминальный псалом,

или хочет оставить над пространством полей
крест и «Вечную память» вещий клик журавлей?

7

Вот ребенок на мир сквозь волшебное смотрит стекло:
там деревья омыты дождем, как душа покаяньем.
Каждый лист — изумруд, и прекрасно кругом, и светло,
мир наполнен до края каким-то нездешним сияньем.

Веселится ребенок и зеркальце держит в руке,
зная смысл Благодати, не ведает буквы Закона…
И не видит дитя, что на пыльном лежит чердаке
из разрушенной церкви спасенная дедом икона.

8

Мой ангел был мне дан, когда пришла весна,
прилипла к сапогам кладбищенская глина,
трава была нежна, вода была пресна,
и набивали цвет крыжовник и малина.

Мой ангел был нездешним светом осиян,
он был изображен с мечом и эдельвейсом.
Еще шумел в крови великий океан,
и сердца стук звучал, как стук колес по рельсам.

Но огнь, вода и Дух преобразили плоть,
и стала вновь земля лишь бренной оболочкой.
Еще я научусь слагать персты в щепоть —
и сжалится Господь над капитанской дочкой.

9

Жизнь наша бедная — жалость и милость.
Ива к холодной воде наклонилась.

Плачет, голубка, а ветка одна
хочет коснуться песчаного дна.

В тихом сиянии, в центре вселенной
молится ива в одежде смиренной,

видит сияющий звездный поток,
плачет, надев свой узорный платок.

Плачет о тех, кто с войны не вернулся,
в гибель свою с головой окунулся,

в вечность ушел — и Господь их простил,
Кровью Своей перед сном причастил.

Как же слезам покаянья не литься,
как об усопших живым не молиться,

как не дарить им любовь и тоску
иве-красавице, ветром колеблемой,
воздуху стылому, птице серебряной,
дереву, камню, речному песку?

10