— С девушкой? Той, которая тебе нравится? Той, насчет которой ты просил совет на прошлой неделе, когда я чудом смогла сдержаться, чтобы не заколоть тебя ножом для масла.
Он застонал, покачав головой. Я подняла подбородок, чтобы видеть его лицо. Когда его глаза открылись, они были в равной части расстроенными и веселыми.
— Кэйтлин, ты — та девушка. Я никогда не сдавался, просто подумал, что мне нужен другой подход. Я придерживался чертовой договоренности, когда ты была в Нью-Йорке, хотя старался быть осторожным. Мне необходим был твой совет, потому что все, что я делал, казалось, только отталкивало тебя еще дальше.
Я улыбнулась напротив его накрахмаленной рубашки. От него пахло Мартином: дорогим мылом с ароматом сандала и еще более дорогим кремом после бритья.
Моя улыбка и голос были мечтательными, когда я произнесла:
— Когда я впервые увидела тебя в начале декабря после выступления в Нью-Йорке, я не знала, что думать. Я не ожидала когда-нибудь снова увидеть тебя. В конце концов, я подумала, что ты пытаешься поставить точку в отношениях. Но потом, когда ты пришел ко мне несколько недель спустя и захотел обсудить условия нашей дружбы, я поняла, что ты хочешь дружить, а это означало, что ты равнодушен ко мне и больше не хочешь меня.
— Нет. — Он так много сказал одним словом, это было яростное отторжение моего предположения. Это передавало всю глубину его разочарования. — Как ты могла подумать, что я равнодушен к тебе?
— Ну, ты сказал в нашу последнюю ночь на острове, что ты никогда не сможешь дружить со мной, потому что никогда не будешь достаточно равнодушным. Следуя логическому выводу, я предположила, что теперь ты равнодушен достаточно, чтобы захотеть дружить.
Он преувеличенно вздохнул.
— На острове я сказал тебе правду. Как уже говорил в шкафу, я никогда не хотел быть просто другом. Но, поскольку ты не предлагала мне ничего другого, я был готов временно согласиться на это, если в итоге я получил бы то, чего хотел.
Это заставило меня улыбнуться.
Я почувствовала его ответную улыбку, когда он продолжил:
— Я думал, ты прочитала интервью. Когда я впервые увидел тебя в Нью-Йорке после выступления, я ожидал, что ты скажешь мне, что простила меня или что чувствуешь то же самое. Но тогда ты промолчала. Уклоняясь. Поэтому я подумал, если бы я мог просто... — Он поерзал на кровати, прижимая меня сильнее. — Когда я узнал, что ты ничего не читала, что ты вообще избегала всех упоминаний обо мне, я понял, как сильно облажался. Поэтому я попытался дать тебе пространство, когда ты приехала в Нью-Йорк за неделю до Рождества.
— Поэтому всю неделю ты держался подальше от меня, потому что не хотел давить?
— Да. Я хотел, чтобы ты увидела, что я изменился, что я не был... требовательным.
— Но ты требовательный.
— Уже не такой требовательный.
Я скользнула руками под его рубашку, желая прикоснуться к нему.
— Так что произошло? Почему ты не сказал ничего на Рождество?
— Я планировал. Я думал, ты увидишь пианино рождественским утром, и тогда я осторожно расскажу о фонде. Ты простишь меня, поймешь, что я был прав, и тогда мы снова будет вместе.
Я старалась не рассмеяться.
— Осторожно?
Он проигнорировал меня.
— Но ты заснула в машине. А потом приняла душ и кралась по квартире.
— Я не кралась. Я пыталась положить твои подарки у камина.
Он снова проигнорировал мое заявление.
— А я не мог спать. Мне необходимо было... прикоснуться к тебе или крепкое спиртное. И потом мы выпили, и я повел себя как мудак.
— Потому что я предположила, что ты никогда меня не любил.
Мартин отодвинулся в сторону, взглянул на меня краешком глаза и возразил:
— Нет. Ты не предположила. Ты прямо сказала это. И я был так зол.
Теперь он казался сердитым, просто вспоминая это. Я решила, что было лучше перевести разговор на другую тему.
— Я наконец-то прочитала твое интервью в "Men’s Health", где ты назвал меня единственной.
— Когда?
— После того как получила твое сообщение на Новый год.
Он ответил не сразу, а, откликнувшись, произнес:
— Хм.
Он был так красив, лежа в моей постели, думая своей большой головой, что я легонько прикоснулась губами к его губам. Что, конечно же, привело нас снова к безумным поцелуям.
Когда мы наконец-то оторвались друг от друга, Мартин снова оказался надо мной, его дыхание было затрудненным.
— Кэйтлин, — начал он, но потом замолчал.
— Что такое? — Я потянулась к нему, поглаживая руками его челюсть.
Я видела, как его грудь поднялась с внушительным вздохом, прежде чем он заговорил:
— Я выбрал тебя. Ты ведь знаешь, да?
Я ждала продолжения. Я не была уверена, что делать с его заявлением, что конкретно он имел в виду.
Он поерзал на кровати, повернувшись на бок и подперев голову рукой, согнутой в локте. Другой рукой он крепко удерживал меня за бедра.