Плененная невеста (ЛП)

Катерина плотно сжимает губы, но ничего не говорит. Она менее агрессивна, чем была прошлой ночью, что я принимаю близко к сердцу, как хороший признак. Я не собираюсь тратить свои дни на борьбу с ней. Если она захочет битвы, она быстро освоит тактику, которую я не возражаю использовать для победы.

— Хорошо, — наконец говорит она, спуская ноги с кровати, стараясь, чтобы халат был так плотно обернут вокруг нее, чтобы я не заметил проблеск плоти выше ее лодыжек. — Это не займет много времени, — добавляет она, хватая свою сумку с того места, где она была оставлена у комода, и исчезая в ванной, даже не взглянув на меня снова.

Между нами возникла неловкость, которой, я надеялся, мы сможем избежать. Я думал, что ее воспитание и ее предыдущий брак по договоренности помогли бы ей принять это. Но, по-видимому, тот факт, что я русский и из братвы, исключает все это. Это горькая пилюля, которую приходится проглотить, но вряд ли это удивительно. Я привык к подобному обращению. Братве никогда не рады за чьим-либо столом. Если мы здесь, то это потому, что мы пробились, добились своего с помощью насилия и запугивания, намного превосходящего то, на что итальянцы или ирландцы опустятся до совершения. Нас считают псами криминального мира, и только благодаря тому, что мы прокладываем себе путь наверх, моя Братва перестала выполнять чужие приказы. Теперь мы правим на нашей собственной территории, по нашим собственным законам.

Катерина теперь одна из нас, моя жена. Андреева. Чем скорее она смирится с этим, тем лучше.

К тому времени, как она выходит из ванной, она выглядит более собранной, одетая в темные узкие джинсы и развевающуюся блузку, которая выглядит мягкой на ощупь и только подчеркивает, насколько она болезненно худая. Она собрала волосы в небрежный пучок, как будто надеялась преуменьшить свою внешность, но ничто не может скрыть, насколько она поразительно красива. Даже с ее волосами, небрежно зачесанными назад, это только подчеркивает ее высокие скулы и большие темные глаза.

Не глядя на меня, она подходит к тележке с нашим завтраком, берет одну из тарелок и отступает к столу. Когда я делаю то же самое, я вижу, как она вздрагивает, когда я сажусь напротив нее.

— Тебе придется привыкнуть делить еду со мной, — строго говорю я, открывая свою тарелку. — За исключением тех случаев, когда я уезжаю по делам, я стараюсь каждый вечер быть дома и сидеть за обеденным столом.

Катерина не смотрит на меня, вместо этого накалывая вилкой яичницу-болтунью.

— Как это по-домашнему с твоей стороны, — холодно говорит она. — Полагаю, от меня ожидают, что я буду готовить эти уютные ужины?

Я коротко смеюсь.

— Нет. У меня есть повар и домашняя прислуга. Ты моя жена, Катерина, жена Пахана. Ты не потеряла статус, выйдя за меня замуж.

Она фыркает, но ничего не говорит, продолжая перекладывать еду по тарелке.

— Тебе нужно поесть. Если ты нездорова, ты не сможешь забеременеть и выносить моего ребенка.

При этих словах челюсть Катерины напрягается, и она медленно откладывает вилку.

— Итак, — осторожно произносит она. — Я не просто твоя жена. Я племенная кобыла.

Во мне поднимается волна гнева, но я тщательно подавляю его, методично пережевывая пищу и мысленно считая до десяти, чтобы не накричать на свою новую жену. Я сглатываю, поднимая глаза, чтобы встретиться с ее вызывающим взглядом.

— Ты можешь думать все, что хочешь, — спокойно говорю я. — Я женился на тебе с определенной целью, Катерина. Мне нужен сын. У тебя есть возможность дать его мне, и ты это сделаешь. Или ты будешь нести ответственность за последствия.

Ее глаза сужаются.

— Лука не позволит тебе причинить мне боль.

— Лука знает условия нашего брака. На твоем месте я бы не слишком полагался на его защиту. — И с этими словами я возвращаюсь к своему завтраку, игнорируя то, как ее щеки бледнеют, а глаза расширяются.

На самом деле у меня нет никакого намерения причинять боль Катерине. Но на данный момент, похоже, есть небольшой страх, что это может иметь далеко идущие последствия. Я надеялся быть добрым к ней, сделать нашу совместную жизнь как можно более приятной. Но я не пожертвую своим собственным покоем, чтобы это произошло.

Она прогнется или сломается. Я способен находить удовольствие в любом варианте.

Она хранит молчание на протяжении всего завтрака, всю дорогу, пока мы не садимся в машину, чтобы отправиться в мое поместье. Даже тогда она смотрит в окно, пока мы едем, игнорируя дверь, которую я держу открытой для нее, и оставаясь упрямо тихой, пока машина не заезжает на кольцевую подъездную дорожку перед моим домом, водитель заглушает двигатель и выходит, чтобы открыть наши двери. Только тогда, когда я вижу, как ее глаза слегка расширяются при виде моего дома, я вспоминаю, что на самом деле так и не рассказал ей о своих детях.