Плененная невеста (ЛП)

Наконец, я пробираюсь к своему месту, стискиваю руки на коленях, заставляя себя смотреть на них, ожидая, когда отец Донахью поднимется на трибуну, чтобы начать служение. Я не смотрю на сверкающий гроб, окруженный цветами, или на фотографии Франко, по-мальчишески улыбающегося из рамок. Я особенно не смотрю на одну из них в день нашей свадьбы, на руки, которые сейчас лежат у меня на коленях, там сцепленные с его. Я знаю, что это за фотография. На ней я смотрю на него, а он смотрит на меня. Когда я впервые увидела ее, я подумала, что собственнический взгляд в его глазах был романтичным. Теперь я знаю, что это тщеславие. Это взгляд мужчины, который видит перед собой путь к власти и влиянию. Не жену, не любовницу. Лестницу.

— Братья и сестры, мы собрались здесь сегодня, чтобы оплакать кончину одного из наших друзей, Франко Бьянки. — Голос отца Донахью, густой и насыщенный, с ирландским акцентом, вырывает меня из моих мыслей. Рука Софии находит дорогу к моей, накрывая ее, и я испуганно поднимаю взгляд. Я даже не поняла, что она села рядом со мной, Лука с другой стороны.

Я осторожно разжимаю свои руки, позволяя ей просунуть между ними свои. Приятно, когда подруга держит меня за руку. Успокаивает. Это заставляет меня задуматься, всего на мгновение, что, возможно, она была права. Если я просто смогу пережить это, похороны и последующий прием, все будет хорошо. Я могу скорбеть сама по себе, в одиночестве, по-своему. Я могу оставить все это позади и начать заново. Впервые в жизни я могу решить, кем должна быть Катерина Росси.

Я почти не слышу остальную часть службы. На самом деле я не слышу, как отец Донахью предоставляет слово Луке. Я едва понимаю, что говорит Лука, какая-то вымышленная речь о том, что Франко был ему как брат, какой неожиданной была его смерть, какой трагичной. Самые близкие к Луке люди, конечно, знают правду, но остальная часть моря скорбящих в соборе будет просто кивать, вытирая слезы носовыми платками, тронутая полностью сфабрикованной надгробной речью Луки.

Рука Софии на моей спине помогает мне встать, но на меня внезапно нахлынули воспоминания, не так давно я вставала, чтобы произнести речь на похоронах моей матери, а сразу после этого моего отца, и горе, которое поднимается, чтобы задушить меня и дать о себе знать в приступе рыданий, вовсе не притворное. Это реально, и я прикрываю рот рукой, опускаясь обратно на скамью, когда рука Софии обнимает меня за плечи, поддерживая. Издалека я слышу, как Лука извиняется за меня, убитую горем вдову. Раздается гул сочувствия, и отец Донахью продвигает дело так, как мы с Софией и планировали. Теперь я плачу всерьез, по моим щекам текут дорожки слез, смешанные с тушью.

Мне удается взять себя в руки, когда мы направляемся на кладбище. Я чувствую тугой узел в животе, когда гроб Франко опускают рядом с гробом его матери. По крайней мере, место захоронения, зарезервированное для него, не было рядом с отцом, чье имя он не должен был носить, отцом, который вообще не был его. Вместо этого он был рядом с его матерью, чья ошибка с его настоящим отцом положила начало всему этому, а она даже не подозревала, к каким последствиям это приведет.

Я не могу удержаться и бросаю взгляд через кладбище в сторону могилы, которая, я знаю, находится где-то там, где похоронены ирландцы. Колин Макгрегор. Человек, чья фамилия должна была быть у Франко. Было бы все иначе? Если бы его мать призналась во всем? Вероятно, ее убили бы, а Франко отдали какой-нибудь другой семье в той части страны, которая далека от ирландцев-нарушителей. Это могло бы привести к войне, в зависимости от того, насколько разъяренным был рогоносец Бьянки. Но, вероятно, нет. Я не думаю, что мой отец допустил бы это. Это было бы унизительно, но с этим бы справились спокойно. Вместо этого всему позволили выйти из-под контроля. И все из-за лжи одной женщины.

Мне трудно винить ее так сильно, как я могла бы когда-то. Я знаю, каково это сейчас, лежать рядом с мужчиной, которого ты не только не любишь, но и откровенно ненавидишь. Я никогда не встречалась с отцом Франко, но я знаю, что, возможно, он тоже был жестоким человеком, что мать Франко так отчаянно нуждалась в привязанности, любви, удовольствии, что совершила ошибку, которая могла стоить ей жизни. Она была достаточно отчаянна, чтобы скрыть и это тоже.

Уже ничего нельзя изменить. Я смотрю, как опускают гроб, сцепив руки перед собой. Оглядываться назад бесполезно. Только вперед. Я повторяю это, бросая нужную горсть земли в белую розу, я говорю себе это снова и снова, когда сажусь в машину, чтобы ехать домой, в дом, который вскоре будет полон людей, с которыми я предпочла бы не разговаривать.

Просто пройди через это. Все почти сделано. К вечеру ты будешь полностью свободна от этого.

Я всегда была сильной. Моя мать говорила, что у меня стальной хребет, но в последнее время он подвергся суровым испытаниям. Скоро, очень скоро я смогу все отпустить.

На что будет похожа моя жизнь без ожиданий мужчин?

Я не могу дождаться, чтобы узнать.

* * *