Плененные сердца

Очарованный мистер Элленби, склонившись над ее рукой, поспешно удалился.

– Леди Эль, – прошептал Брэндрейт, не замечая приближавшегося к ним Фелмершэма. – С кем вы говорите?

– Сама с собой, – отвечала она, подавая руку виконту с самой обворожительной улыбкой. – Вы не согласны, милорд, что люди преклонных лет могут себе это позволить?

– Я и сам к этому порой склонен, – усмехнулся виконт. – Особенно после пары бутылок портвейна.

– Как остроумно! – Леди Эль взглянула через его плечо и ахнула. – Мне не хотелось бы вас беспокоить, милая, но, мне кажется, я вижу вашего мужа, – шепнула она Психее.

– Моего – кого? – воскликнул озадаченный виконт. – Вы хотите сказать, мою жену?

– А разве я сказала – мужа? Как странно! – Леди Эль повернулась к Брэндрейту и спросила совершенно искренним тоном: – Уж не с ума ли я схожу?

У Психеи краска сбежала с лица, когда, быстро осмотревшись по сторонам, она действительно увидела своего мужа. Подрагивая крыльями, что было у него признаком крайнего раздражения, он стоял рядом с рыцарскими доспехами.

– О Зевс всемогущий, – прошептала встревоженная Психея, потихоньку отходя от леди Эль. Выражение лица Эрота внушало ей опасения. Брови его были сурово сдвинуты, в глазах ни тени улыбки.

«Ничто между нами никогда не изменится», – печально подумала она. Резко повернувшись, она устремилась вверх по лестнице. Психея не шла, но летела. Она надеялась, что Эрот, обидевшись, останется в холле, но она ошиблась. К тому моменту как она достигла площадки лестницы, он уже поравнялся с ней, схватил ее за руку и потащил за собой вниз и оттуда на террасу.

Здесь он остановился и сжал обе ее руки повыше локтей.

– Я не намерен отсюда уйти, пока ты не вернешь мне пояс мамы и ее эликсиры. После этого ты можешь делать что пожелаешь. Я никогда больше не стану спрашивать тебя, чем ты занята, куда ты направляешься, или убеждать тебя в бессмысленности твоих поступков. Отдай мне только то, что ты украла у матери. А затем я вернусь на Олимп и найду себе какой-нибудь другой дворец для жилья.

Психея никогда еще не видела мужа в таком состоянии. Она не знала, какое чувство в ней преобладало – страх, что они больше не будут вместе, или ярость оттого, что до самого конца он так и остался на стороне матери и все его мысли были только об Афродите. Этот олух не желал понять ее. Психею.

– У меня нет ни пояса, ни эликсиров, – сказала она.

– Так ты отрицаешь, что ты их украла?

– Нет, они были мне очень нужны, особенно когда ты вмешался, куда тебе не следовало. Как ты мог выстрелить в Брэндрейта, когда между ним и Эвелиной все так хорошо налаживалось?

Его суровое выражение слегка смягчилось, и он отпустил ее руки.

– Потому что ты разозлила меня своим упрямством, своим молчанием, своей лживостью. К тому же тебе так понравилось нарушать приказы Зевса, что я подумал, не развлечься ли и мне по твоему примеру, пробуя на смертных свою власть.

– Ты презираешь меня за то, что я тоже некогда была смертной?

Он смотрел на нее, упрямо выпятив подбородок. Психея вспомнила голос, донесшийся до нее с дуновением ветерка: она непременно должна узнать, почему сердце ее мужа полно гнева.

– Эрот, – сказала она, сделав шаг по направлению к нему, – скажи мне только одно: почему ты так сердит на меня?

– Что ты хочешь, чтобы я тебе еще сказал? – спросил он с удивленным видом. – Ты же все прекрасно слышала. Или ты не находишь, что кража вещей моей матери может быть достаточной причиной?

– Нет, не нахожу, – отвечала она уверенно. – Я чувствую, есть что-то более важное, о чем ты мне никогда не говорил. Ты иногда так на меня смотришь, что мне кажется, ничто не могло бы доставить тебе большего удовлетворения, чем взять меня за горло и задушить.

Эрот слегка откинул голову назад, как будто впервые видел свою жену. Ее слова, похоже, нашли отзвук в его сердце. Не в состоянии дольше оставаться в неподвижности, он взмахнул крыльями и, задев ими Психею, опрокинул ее на каменный пол террасы. Она упала, содрав себе кожу на коленях и локтях.

Увидев, что он наделал, Эрот немедленно оказался с ней рядом, подхватив ее в свои объятия.

– О моя любимая! – воскликнул он. – Я не хотел… Я бы ни за что… О моя любимая Психея, что нам делать?

У Психеи перехватило горло. Она обняла его за шею, притянув к себе и прижимаясь щекой к его щеке.

– Я люблю тебя, я так тебя люблю, – шептала она. Слезы струились у нее по лицу, смачивая им обоим щеки.

– Психея, – со стоном произнес он.

– Скажи мне, Эрот, умоляю тебя, что я такого сделала? Почему, когда ты приходишь ко мне ночью, ты тушишь свечи и смотришь на меня так гневно? Ведь это не может быть только потому, что я взяла что-то у твоей матери. Не может!

Он теснее прижал ее к себе. Его пальцы сдавили нежную кожу ее рук, причиняя боль. Она знала, что он собирается с мыслями, борется со своими чувствами. Наконец с видимым усилием он заговорил:

– Ты мне неверна. Я знаю, мне следовало бы быть великодушным, но я не могу тебя простить. Не могу!

С этими словами он оттолкнул ее от себя. Психея была поражена. Она никак не могла ожидать, что он обвинит ее в неверности.