Пленительная страсть

При этих жестоких словах, не веря в правдоподобность происходящего, Сирена обернулась к нему лицом и попятилась назад. Ее сознание отказывалось воспринимать действительность. Нет, это все неправда! Это просто жуткий сон! Надо проснуться! Надо только проснуться! Необходимо немедленно проснуться! Боже праведный, скорее прерви этот кошмарный сон! Взгляд расширенных глаз женщины, пытавшейся вырваться из оков страшного сна, заметался по комнате и остановился на Ригане. Господи! Какой у него взгляд! Буря чувств отразилась на лице мужа: ненависть, гнев, отчаяние и… любовь. Нет, она не ошиблась: именно любовь светилась во взгляде Ригана, когда их глаза встретились. Боже, так сон это или все же явь? Она качнулась, едва не теряя сознание, и перевела взгляд на Калеба. Чтобы не сойти с ума окончательно, силясь удержаться за нить, связывающую ее с реальностью, Сирена, слабо улыбнувшись, тихо произнесла:

— Выходит, братишка, ты не забыл обо мне. Ты не хотел, чтобы я в одиночестве отправилась на свою родину. Однако прости, что невольно я обманула тебя, что вместо Испании оказалась здесь, на этом странном побережье, в этом странном доме и рядом с этим странным человеком.

По мере того как она говорила, тон ее становился спокойнее, взгляд осмысленнее, а сознание постепенно прояснялось. Она сделала шаг к Цезарю, метнув быстрый взгляд на оружие, висевшее за спиной испанца, и на Ригана. Голландец, моментально смекнул, что она имела в виду, и едва заметно одобрительно мигнул глазами. Сирена, почти совсем успокоившись, бочком приближаясь к Альваресу, проговорила тихим, вкрадчивым голосом:

— Я его королева. Тебе известно это, Риган? Цезарь провозгласил меня своей королевой. Ты можешь не поверить, но мне лестно это. Какая женщина не мнит себя в своих мечтах королевой! Однако, как видишь, существуют на свете такие мужчины, которые способны мечты женщины превратить в реальность. Я лишь совсем недавно начала понимать это и по-новому оценила Цезаря, взглянув на него другими глазами. Сегодня у нас торжественный день. После ужина мы должны были начать нашу королевскую супружескую жизнь. Так что же, это знаменательное событие не состоится? Цезарь, неужели ты отменил прием?

Альварес нахмурился. Он был сбит с толку и определенно не знал, как воспринимать ее слова. Как насмешку? Как скрытое издевательство? Но голос ее звучал так нежно, так искренне. Почему стража позволила ей появиться здесь? Как не уследила? Теперь он должен что-то предпринять. Но что?

Сирена вплотную подошла к нему.

— Пойми меня, дорогая. Я должен убить Ригана и его самоуверенного выродка, а также, как мне ни прискорбно, и твоего ребенка. Ибо я считаю, что в нашем милом маленьком королевстве не следует жить существу, так похожему на этого варвара. Я не желаю никаких напоминаний об этом ненавистном мне человеке. Я сотру с лица земли всякую память о нем! Он приносит нам одни несчастья, этот проклятый голландец! И твой ребенок вырастет таким же. Пойми: я не могу этого допустить. Сирена, дорогая, у тебя еще будут дети — другие дети, наши с тобой дети, настоящие испанцы. Мы их воспитаем как королей! У них будет все что только душа пожелает. Они будут богаты, и я буду любить их, как самого себя, как тебя, моя дорогая королева. Пойми: нам необходимо разделаться с ненавистным прошлым и начать жизнь сначала, без каких-либо напоминаний о былых неудачах. Ты и представить себе не можешь, как чудесно мы с тобой потом заживем. Поверь мне, Сирена! Пойми и поверь! — он говорил это искренне и страстно, с заискивающей доверчивостью глядя в ее расширившиеся глаза. Ему казалось, что она начинала понимать его чувства, что она все-таки любит его, но во всем виноват этот чертов ребенок. И теперь, увидев Ригана, она вновь испытала прежнюю ненависть к бывшему мужу и по-новому восприняла и этого ребенка. Все к лучшему, как говорится. — Стража, снимите одеяло с ребенка. Пусть голландец взглянет на свое чадо. Он имеет на это право перед смертью.

Ван дер Рис попытался было освободиться от рук стражников, но добился лишь того, что его стали держать еще крепче.

Сирена во все глаза наблюдала за Риганом, когда к нему поднесли распеленатого ребенка, и от нее не ускользнуло изумленное выражение, мелькнувшее на его лице. Он искренне удивился, что ребенок оказался светлокожим и светловолосым. Значит, ее муж заранее был убежден, что отцом новорожденного ребенка являлся Цезарь, и теперь, когда внешность малютки красноречиво говорила за себя, все сомнения Ригана отступили, а лицо его осветилось торжествующей и счастливой улыбкой. Однако эта смена выражений в его глазах врезалась в память Сирены. Ей никогда не забыть первоначального изумления в его глазах…

Взор Ригана, затуманившийся было нежностью при виде малютки, вдруг наполнился страхом.