Пленительные наслаждения

Габби слышала в ушах стук своего сердца. Веки распухли от подступивших слез.

— Но я не имела в виду…

— С оправданиями у тебя уже перебор, — заметил Квил. — Благие намерения — не повод для лжи. А ты лгала на каждом шагу, как только вошла в этот дом, и не придавала этому никакого значения. Я не утверждаю, — мягко произнес он, — что ты делала это с какой-то низменной целью.

Она подавила рыдания и крикнула сквозь слезы:

— Я не со зла!

— Я знаю.

— Единственное, почему я скрывала все это… Я просто хотела помочь тебе. Я знала, что ты не позволишь Судхакару приехать в Англию. А позже подумала, что он уже в пути, поэтому не видела смысла сообщать тебе об этом. И вообще, разве ты не понимаешь, что его лекарство может избавить тебя от мигрени? Он писал, что есть средство, которое…

— Я понимаю только одно, — прервал ее Квил, — что я не могу доверять своей жене. — Четкие звуки его голоса напоминали удары камней, падающих в глубокий колодец. — Я должен постоянно думать, говоришь ли ты правду или решила меня обмануть ради моего же блага, — сердито закончил он.

Из глаз Габби снова закапали слезы, но она старалась не разрыдаться и говорить ровным голосом:

— Я… я собиралась рассказать тебе о Джосенте Холькаре, но мне было интересно устроить все это самой. Да, я умолчала о нескольких письмах, но я не считала это ложью. Я подумала, пусть это будет для тебя сюрпризом.

— Это и есть ложь. Ты не считаешь, что ложь — это то, чего нужно избегать?

Габби заморгала, и слезы закапали еще чаще. В замешательстве она потеряла контроль над своим голосом.

— Я никогда не позволяю себе плохой лжи, — всхлипывая, пропищала она. — У меня это вошло в привычку, потому что мой отец… — Она была вынуждена замолчать, чтобы проглотить проклятые рыдания.

— Габби, твой отец, несомненно, заслуживал, чтобы ты его обманывала, — вздохнул Квил. Он подошел к ней и поднял ее со стула. — Но меня-то зачем? Я не тиран. И я никогда не выдал бы Ост-Индской компании твои планы. Я понимаю, твой отец вынуждал тебя действовать тайно, но теперь ты моя жена! И если мы будем постоянно лгать друг другу, наша жизнь превратится в ад!

Квил поцеловал ее в голову, прикоснулся к соленой щеке — и слова сами собой вырвались из груди:

— Видит Бог, Габби, я хочу, чтобы наш брак был счастливым! Я хочу этого больше всего на свете!

Она с рыданием упала к нему на грудь.

— Я верю тебе, верю! — приговаривала она. — Я не хотела тебе лгать! Если б ты знал, как сильно я люблю тебя, Квил!

В груди у него всколыхнулось теплое чувство.

— Я тоже люблю тебя, Габби.

— Я знаю, — всхлипывала она, — потому так и поступала. Я имею в виду, если б я не знала, что ты меня любишь, я бы не стала ничего скрывать… Просто я хотела сделать тебе сюрприз! Потому что ты любишь меня и считаешь, что я смышленая. Ты сам так сказал — и я хотела показать, что способна сделать действительно что-то умное!

— Все ясно, — медленно проговорил Квил, пятясь к кровати. Держа жену за руку, он усадил ее к себе на колени. — Значит, ты не рассказывала мне о своих планах относительно Холькара и трона, потому что я…

— Ты сказал, — прервала его Габби, — что женщин нужно вводить в директорат Ост-Индской компании!

Квил прижал ее к себе и поцеловал шелковые волосы.

— Это была моя ошибка, больше я никогда не стану восхищаться твоим умом, — засмеялся он. Габби подняла голову.

— О, Квил, ты такой… — Икота помешала ей договорить. — Неудивительно, что я ужасно влюблена в тебя.

Квил судорожно сглотнул. Убогих не любят — разве что чересчур романтичные люди вроде Габби.

— Вот, возьми. — Он вложил ей в руку носовой платок. Габби прислонилась к его плечу. Из груди у нее вырвался всхлип.

— Завтра я скажу Судхакару, что ты отказываешься от его лечения.

— Почему бы тебе не сказать, что все решилось само собой уже после того, как ты ему написала? — предложил Квил. — Я бы не хотел, чтобы твой друг подумал, что его заставили проделать столь трудное путешествие ради твоего каприза. И я должен признать, что вполне доволен неожиданным разрешением моих… проблем. — Он сомкнул руки вокруг этой очаровательной душистой кошечки у него на коленях. — Особенно если учесть, что это заслуга моей ох какой сметливой женушки!

— Если я пообещаю больше не лгать, ты думаешь, мы сможем быть счастливы? — тревожно спросила Габби. Квил нежно стер последние слезы с ее щек.

— Наш брак и так чересчур хорош, — прошептал он, прокладывая поцелуями путь к ее рту. — Настолько хорош, что я… даже пугаюсь. Я не предполагал, что можно испытывать подобные чувства к кому-либо.

— О, Квил, мне так жаль, что я обманывала тебя. Клянусь, это не из-за недоверия или…

— Я знаю, — прошептал он в ее волосы. — Я знаю, ты делала это из самых лучших побуждений.

С минуту они сидели молча. Габби почти перестала плакать.

— Ты знаешь, что сейчас сказала бы леди Сильвия? — спросила она с длинным прерывистым всхлипом.

— Вот уж не берусь предсказывать, что ей стукнет в голову.