Пленительные наслаждения

— Мы… то есть я, — поправился Судхакар, — никогда не заставляю людей подчиняться моей воле. А ты, Габриэла, сейчас рассуждаешь как твой отец.

— Мой отец! — вскричала Габби. — Моему отцу ни до кого нет дела! Он и обо мне никогда не заботился. Я думаю об этом с тех пор, как села на корабль.

— Вопрос отеческой заботы к делу не относится. Твой отец полагает, что он лучше всех знает, что нужно жителям нашей деревни. И он добивается, чтобы люди следовали его правилам — не важно, согласны мы или нет.

— Не могу поверить, что вы сравниваете меня с моим отцом, — проговорила Габби после долгого молчания. Глаза ее были сухи, голова высоко поднята.

— Я говорю правду такой, какой ее вижу, — последовал откровенный ответ. — Если твой муж не хочет принимать мое лекарство, оставь его в покое. Предоставь ему право выбора.

Уязвленная тем, что ее уподобляют отцу, Габби ухватилась за последнюю соломинку, чтобы оправдать свои действия.

— Мой отец позволяет людям выбирать — или согласиться с ним, или покинуть деревню. Я совсем другой человек. Я люблю Квила. Люблю так сильно, что не смогу всю жизнь мириться с его мучениями. Мне придется… покинуть его.

— А это уже твой выбор, Габриэла. У меня были пациенты, которые оставляли своих умирающих супругов просто из сострадания. Нет ничего тяжелее, чем видеть, как мучается любимый человек.

У Габби задрожали губы.

— Я не хотела напоминать вам о вашем горе. Извините, Судхакар.

— Мой сын умер очень давно, — устало произнес он. — Со временем все забывается.

— Но я помню, когда заболел Джохар, вы испробовали все, что только можно. Вы давали ему лекарство, которое я принесла из дома, хотя вполне вероятно, Джохар отказался бы его принимать. Вы знаете, как он ненавидел моего отца.

— Джохар… Джохар умирал. Он уже не мог сам сделать выбор.

— Не вижу здесь разницы! — с жаром возразила Габби. На лице Судхакара не дрогнул ни один мускул.

— Разница есть. Тайно давать лекарство тому, кто не умирает, — это в духе твоего отца. Ты воспитывалась в доме, где один человек ставил себя выше всех и с упорством, достойным лучшего применения, насаждал свои порядки — свое христианство, свою мораль. Я был бы разочарован, если бы ты переняла его методы.

— О Судхакар! — воскликнула Габби. — Мои действия не имеют ничего общего с его методами. Я люблю Квила!

— Это не меняет дела. — Судхакар обвел взглядом библиотеку. — Мне было приятно вновь тебя встретить, в твоем доме. И я рад видеть тебя замужней женщиной, моя маленькая Габриэла. Но завтра мне нужно возвращаться в мою деревню.

— Нет, — запротестовала Габби. — Вы не можете уехать, пока не поговорите с моим мужем.

— Это ничего не изменит, Габриэла, — вздохнул Судхакар. — Я давно убедился, что англичане обнаруживают удивительную неприязнь к неизвестным лекарствам. Особенно если эти лекарства приходят, как они выражаются, «с Востока». — Он взглянул на Габби с глубоким сочувствием и добавил: — Боюсь, тебе придется свыкнуться со страданиями твоего мужа.

Судхакар прав. Квил не станет принимать это лекарство. И не потому, что его привез индус, а из чистого упрямства. Если он сказал, что больше не будет иметь дел с шарлатанами, его уже не переубедишь. И все же она не теряла надежды.

— Дайте мне это лекарство, — попросила Габби, протягивая руку. — Прошу вас, Судхакар. — Эхо донесло до нее властный тон ее отца.

— Нет, детка, — произнес Судхакар устало. У нее сжалось сердце, но она не отступала.

— Я приносила лекарство Джохару, потому что любила его. Я люблю своего мужа и хочу, чтобы вы дали мне для него лекарство. Вы говорили, что от него не будет вреда.

— Мой долг предупредить тебя, что ты совершаешь ужасную ошибку, Габриэла.

Пожилой индус тяжело вздохнул и, открыв саквояж из красного гобелена, достал небольшой пузырек.

— Я сделала свой выбор, — проговорила Габби. — Квил почти наверняка бросит меня, когда узнает. Но я должна быть уверена, что испробовала все, чтобы избавить его от приступов. Если это не поможет, мне придется его покинуть. Но в любом случае так продолжаться не может.

— Теперь я вижу, что ты дитя своего отца, — печально покачал головой Судхакар. — Тебе известна история первой женитьбы твоего отца? Он обращал жителей деревни в христианство, но не добился успеха. Тогда он женился на бедной маленькой Бале, зная, что, будучи ее мужем, сможет навязать ей свою религию.

— Я этого не знала.

— Но у него ничего не вышло, — грустно продолжал Судхакар. — Когда умер их ребенок, твой единокровный брат, Бала покончила с собой — она не смогла без него жить. У твоего отца после этой трагедии пропало желание заниматься спасением душ. И тогда он занялся бизнесом.

Слова эти больно задели Габби, но она не подала и виду.

— В свете того, что вы рассказали, наставления моего отца выглядят жалко. Но я — дитя не только своего отца, но в такой же мере и ваше, Судхакар. Если я смогла так сильно полюбить Квила, то потому лишь, что вы и Джохар дарили мне свою любовь. Когда заболел Джохар, вы давали ему лекарства, не спрашивая его желания. Сейчас я веду себя так же, как вы.

В комнате воцарилось тягостное молчание.