Пленник дуба

— Тьфу! — Гвидион сплюнул и непристойно выругался. — Ниниана, а тебе никогда не приходило в голову, что Авалон может пасть, как некогда пал Рим — из-за морального разложения, затронувшего самое сердце государства? Если исходить из законов Авалона, Гвенвифар имеет полное право вести себя так — это владычице надлежит выбирать, кто станет ее супругом. А Ланселету следовало бы свергнуть Артура. Ланселет ведь и сам — сын Великой жрицы, так почему бы ему не стать королем вместо Артура? Но должен ли человек становиться королем лишь потому, что какая-то женщина пожелала видеть его в своей постели? — Он снова сплюнул. — Нет, Ниниана, эти времена ушли — сперва римляне, а теперь и саксы поняли, каким стал мир. Теперь это не великое чрево, вынашивающее людей, — теперь все решают армии. Разве сейчас люди согласятся признать мою власть лишь потому, что я сын такой-то женщины? Теперь страну наследует сын короля, и следует ли нам отвергать хороший обычай лишь потому, что первыми до него додумались римляне? Теперь мы владеем хорошими кораблями — мы отыщем земли, лежащие, еще дальше давних земель, поглощенных морем. А сможет ли Богиня, прикованная к этому клочку земли и его плодам, последовать за нами туда? Да взгляни хоть на норманнов, разоряющих наши побережья, — остановят ли их проклятия Великой Матери? Те немногие жрицы, что остались на Авалоне, — ни саксы, ни дикие норманны никогда не смогут причинить им вреда, ибо Авалон не принадлежит более этому миру. Но женщинам, живущим в мире, что ныне грядет, понадобятся мужчины, — чтоб защищать их. Ниниана, нынешний мир принадлежит не одной лишь Богине — богам. А может, и одному Богу. Мне незачем пытаться свергнуть Артура. За меня это сделает время, время и перемены.

Ниниана ощутила кожей покалывание, возвещающее о приближении Зрения.

— А что же будет с тобой, Король-Олень Авалона? Как же Великая Матерь, пославшая тебя вперед во имя свое?

— Ты что, думаешь, будто я собираюсь кануть в туманы вместе с Авалоном и Камелотом? Я намерен стать Верховным королем после Артура — а для этого я должен позаботиться, чтоб слава Артурова двора не умалялась. И потому Ланселет должен уйти — значит, следует заставить Артура изгнать его, а может, и Гвенвифар тоже. Ты поможешь мне, Ниниана?

Лицо Нинианы залила смертельная бледность. Она подбоченилась и гневно взглянула на Гвидиона. О, если бы она, как Моргейна, обладала силой Богини — она превратилась бы сейчас в мост меж землею и небом и поразила святотатца молнией, призвала бы на него гнев Богини. От ярости полумесяц у нее на лбу вспыхнул обжигающим огнем.

— Чтоб я помогла тебе предать женщину, которая всего лишь воспользовалась священным правом, дарованным Богиней, — сама выбрала себе мужчину?!

Гвидион издевательски рассмеялся.

— Гвенвифар отказалась от этого права еще тогда, когда впервые преклонила колени перед богом рабов!

— И тем не менее я не намерена предавать ее!

— Так значит, ты не известишь меня, когда она в следующий раз отошлет своих дам на всю ночь?

— Нет! — отрезала Ниниана. — Клянусь Богиней, этого я не сделаю! Предательство Артура меркнет по сравнению с твоим предательством!

Она развернулась и собралась было уйти, но Гвидион схватил ее за руку.

— Ты будешь делать то, что я тебе велю!

Ниниана принялась бороться, и в конце концов ей удалось вырваться, хоть на запястьях у нее и проступили красные пятна.

— Чтоб ты повелевал мною? Да никогда в жизни! — выкрикнула Ниниана, но от ярости у нее перехватило дыхание. — Ты посмел поднять руку на Владычицу Авалона! Берегись же! Артур узнает, что за змею пригрел он на своей груди!

Обуянный бешенством Гвидион ухватил женщину за руку, рванул к себе и изо всей силы ударил в висок. Ниниана, даже не вскрикнув, рухнула наземь. Гвидион был так зол, что даже не попытался подхватить ее.

— Верно нарекли тебя саксы, — произнес из тумана чей-то исполненный ярости голос, — злой советчик, Мордред — убийца!

В мгновенной вспышке страха Гвидион обернулся и взглянул на тело Нинианы, лежащее у его ног.

— Убийца? Нет! Я просто рассердился на нее… я не хотел… Он огляделся по сторонам; сгустившийся туман был непроницаем для взгляда, но Гвидион узнал этот голос.

— Моргейна! Леди… Матушка!

Гвидион рухнул на колени — от ужаса у него перехватило дыхание, — попытался приподнять Ниниану, отыскать пульс — но было поздно. Жизнь покинула ее.

— Моргейна! Где ты? Где ты? Проклятие! Покажись!

Но рядом с ним была лишь Ниниана, безмолвная и недвижная. Прижав ее к себе, Гвидион взмолился:

— Ниниана! Ниниана, любимая, отзовись! Скажи хоть слово!

— Она никогда больше не произнесет ни слова, — произнес бесплотный голос, но, когда Гвидион обернулся в ту сторону, из тумана выступила женщина, вполне зримая и реальная. — Что же ты натворил, сынок?

— Это ты? Это была ты? — напустился на нее Гвидион; голос его срывался. — Это ты назвала меня убийцей?

Слегка испугавшись, Моргауза попятилась.

— Нет-нет, я только что подошла… А что случилось? Гвидион бросился к приемной матери, и Моргауза крепко обняла его и принялась гладить по голове, словно ребенка.