Пленник ее сердца

«Да, пожалуй, я никогда еще не видел такого оттенка зеленого», – неожиданно пришло в голову, когда он смотрел в ее глаза, и эта мысль была последней связной, а потом последовал сокрушительный удар в челюсть и мир взорвался фейерверком ослепительных искр на красном фоне боли.

Он попятился. Голова гудела как церковный колокол. Что ж, поделом ему!..

Когда мир снова вошел в фокус, Гриффин увидел, что мисс Симмз спокойно разговаривает с мальчиком, присев на корточки.

– Вот тебе мой первый урок, Хьюберт: не пытайся драться честно. Жизнь несправедлива, особенно в таких местах, как это. Не упускай шанс. Можешь ударить – бей. Не можешь – беги. Только так. Я, знаешь ли, выросла на ферме. На маленькой небогатой ферме. В мои обязанности входило следить за цыплятами. Знаешь, только что вылупившиеся цыплята такие милые, пушистые – самые невинные создания на земле. На первый взгляд. На самом деле это злобные твари, способные заклевать своих братьев и сестер насмерть, если почувствуют в них слабость.

Слушая ее, Грифф поймал себя на мысли, что самый мощный из человеческих инстинктов – инстинкт самосохранения в его случае дает сбой. Может, она все-таки колдунья? Чем еще объяснить тот факт, что он, вместо того чтобы бежать из этого проклятого места со всех ног, все еще здесь?

– В таких местах, как это, всегда действует закон сильного. Тот, кто больше, третирует того, кто меньше, а тот, в свою очередь, того, кто еще меньше, и так по цепочке. Все точь-в-точь, как у цыплят. Не мечтай, что все переменится. Не надейся, что сможешь одолеть любого обидчика. И сколько бы ты ни терпел, сколько бы ни молился, их не переделаешь. Все, что ты можешь, это ходить с гордо поднятой головой и получать от жизни то, что тебе тут дают: еду, одежду, обучение грамоте – и не позволять никому отбирать то, что тебе положено. Весь хлеб, что получаешь, должен идти сюда. – Полина коснулась пальцем его живота. – А все знания – сюда, – постучала она легонько по виску. – Не пытайся ничего нигде припрятать, ведь то, что у тебя внутри, уже отнять невозможно. Никому не удастся это сделать – ни мальчишкам постарше, ни злобному учителю…

«Ни жестокому отцу», – мысленно добавил Гриффин и живо представил себе Полину чумазой девчонкой, упорно зазубривающей правила этикета или стихи в редкие минуты отдыха от тяжелого крестьянского труда: вот она снова и снова перечитывает знакомые строчки, до тех пор пока намертво не врежутся в память, пока не окажутся там, откуда их никому не достать.

– … ни даже герцогу, – закончила Полина.

– Это вы, миледи, выращивали цыплят на ферме? – недоверчиво спросил мальчишка, подозрительно поглядывая на ее шелковое отороченное кружевом платье.

– Я. И в детстве мне крепко доставалось, уж поверь. Но я своего не упустила, потому что поступала так, как советую тебе. И, как видишь, не пропала, а совсем наоборот. – Полина распрямилась и похлопала мальчика по плечу. – А скоро заживу еще лучше.

Опалив Гриффина гневным взглядом, Полина вышла из комнаты, а тот, словно послушный пес, поплелся следом. Видит Бог, никому не удавалось до сих пор вить из него веревки… до нее.

Уже на выходе из здания Грифф не выдержал:

– Послушайте, по поводу сегодняшнего утра: я не цыпленок, не тиран и не чудовище, каким вы меня изображаете.

– Прошу вас, избавьте меня от ваших объяснений и тем более извинений: в противном случае мне придется извиняться перед вами за то, что ударила, а я, если честно, не испытываю по этому поводу ни малейших сожалений.

– Я не хотел задеть ваши чувства, мисс Симмз, но если вы действительно столь хрупки и ранимы, то не должны подпускать меня к себе на пушечный выстрел. Я предупреждал вас, что вовсе не принц.

Полина расправила плечи, очевидно, приняв решение. Какое – оставалось лишь догадываться.

– Вы правы, предупреждали. И мне должно быть абсолютно все равно, что вы обо мне думаете и думаете ли вообще.

«Нет, – хотелось ему возразить, как бы ни было это глупо. – Я беру свои слова обратно. Тебе не должно быть все равно. Пожалуйста, не пренебрегай мной».

Ему хотелось ей возразить, потому что решение было написано у нее на лице: он ей не нужен. Она намерена выполнить его условие, забрать свои деньги и уехать навсегда.

Но его это не устраивало: он хотел, чтобы она о нем думала, и не только на этой неделе – всегда.

Каким же он был негодяем, искушая ее всеми теми комплиментами, что она, возможно, надеялась услышать. Грифф вдруг увидел себя со стороны. Увидел самонадеянного эгоиста, рассчитывавшего на то, что она всю жизнь будет помнить его доброту, вспоминать своего добродетеля, красавца герцога, что вывез ее в столицу и кардинально изменил тем самым жизнь – к лучшему, разумеется. И, пусть и не оправдал ожиданий матери, он мог бы утешать себя мыслью, что где-то в Суссексе, в глухой провинции, живет лавочница, которая его боготворит, которая верит, что сердце у него из чистого золота, пусть и прячется за личиной гордыни и греха.

Она должна была стать тем единственным добрым делом, что он совершил в жизни, но сейчас смотрела на него с нескрываемым презрением.