Итак, начну с признания, расскажу о скандале, который леди Берлсдон так желала позабыть. В 1733 году, в царствование Георга II, когда царил мир, а король и принц Уэльский еще не были на ножах, английский двор посетил один принц, впоследствии известный истории под именем Рудольфа III, короля Руритании. Принц был высокий, красивый молодой человек, отличавшийся (может быть, не в свою пользу, не мне судить) не совсем обыкновенным, длинным, острым и прямым носом и копной темно-рыжих волос, – короче, носом и волосами, которые отличали Эльфбергов с незапамятных времен. Он прожил несколько месяцев в Англии, где его принимали самым радушным образом, но уехал, оставив неблагоприятное впечатление. Он дрался на дуэли (все нашли, что он проявил большую порядочность, не считаясь со своим высоким положением) с одним господином, хорошо известным в современном ему обществе не только своими личными заслугами, но еще и как муж красавицы. На этой дуэли принц Рудольф был серьезно ранен и, едва оправившись, был ловко выпровожен посланником Руритании, который считал его беспокойным человеком. Его противник не был ранен на дуэли, но из-за того, что утро, в которое состоялся поединок, было сырое и холодное, он сильно простудился и не вынес болезни, умер через шесть месяцев после отъезда принца Рудольфа, не успев уяснить его отношений к своей жене, которая через два месяца после этого родила наследника титулу и поместьям фамилии Рассендилл. Эта дама и была та графиня Амалия, портрет которой моя невестка желала удалить из гостиной на Парк-Лейн, а ее муж был Джеймс, пятый граф Берлсдон и двадцать второй барон Рассендилл, пэр Англии и рыцарь Подвязки. Что касается Рудольфа, он вернулся в Руританию, женился, взошел на престол, который его потомство по прямой линии занимает с того времени по сей день, – с одним кратким перерывом. Если же пройти по портретной галерее в Берлсдоне, между полусотней портретов за два последних столетия можно видеть пять или шесть из них, включая сюда и шестого графа Берлсдона, отличающихся длинными, острыми, прямыми носами и массой темно-рыжих волос; у этих пяти или шести портретов глаза голубые, тогда как у Рассендиллов, как правило, темные глаза.
Вот и все объяснение, и я рад, что окончил его. Грехи благородных семейств – довольно щекотливая тема, и, конечно, наследственность, о которой мы так много слышим, – самая тонкая предательница в свете; она смеется над тайнами и делает свои пометки между строками родословных.
Вероятно, вы заметили, что моя невестка, с отсутствием логики, должно быть, присущим ей (так как нам более не разрешается приписывать это отсутствие всему ее полу), говорила о цвете моих волос как об обиде, за которую я мог отвечать, спеша заключить из этих наружных признаков о моих внутренних качествах, в которых я готов заявить свою полную невиновность. Она ссылалась на это, чтобы упрекнуть меня и указать на бесполезную жизнь, которую я вел. Как бы там ни было, я испытал удовольствия и приобрел познания. Я окончил школу и университет в Германии и говорю по-немецки так же хорошо, как и по-английски; я прекрасно знаю французский язык; я имею понятие об итальянском и испанском языках; я фехтую хорошо и стреляю без промаха; я езжу верхом на всем, на чем можно ездить; и голова моя одна из самых хладнокровных, несмотря на свою огненную покрышку. Если вы все же скажете, что я должен проводить время в полезном труде, мне нечего отвечать, кроме того, что моим родителям нечего было завещать мне две тысячи фунтов стерлингов ежегодного дохода и дух бродяжничества.
– Разница между вами и Робертом та, – сказала моя невестка, которая (Бог ей прости) говорит часто точно с кафедры, – что он признает обязанности своего положения, а вы только видите преимущества в нем.
– Человеку с темпераментом, дорогая Роза, – отвечал я, – преимущества кажутся обязанностями!
– Глупости! – тряхнула головой Роза. После минуты молчания она продолжала: – Вот теперь сэр Джеймс Барродэль предлагает вам то, для чего вы вполне пригодны.
– Тысячу благодарностей! – пробормотал я.
– Он получит посольство через шесть месяцев, и Роберт уверен, что он охотно возьмет вас в качестве атташе. Примите это предложение, чтобы доставить мне удовольствие!
Когда моя невестка ставит вопрос таким образом, морща свои хорошенькие брови, сжимая маленькие руки и выражая мольбу в глазах, и все это для неисправимого лентяя, каков я, на меня находит раскаяние. Кроме того, мне показалось возможным, что в положении, предлагаемом мне, я мог провести время с удовольствием. Поэтому я сказал:
– Дорогая сестра, если через шесть месяцев не возникнет препятствий и сэр Джеймс мне предложит место, да буду я повешен, если не поеду с сэром Джеймсом!
– О, Рудольф, как вы милы! Я очень рада!
– Куда же он едет?
– Он еще не знает, но ему наверно обещали хорошее место.
– Сударыня, – сказал я, – ради вас я поеду с ним, хотя бы то была нищенская миссия. Если я что-нибудь делаю, то не делаю наполовину!