Пленники Амальгамы

– Мы – люди границы! Часть той самой призмы! А вы нас долбите вашими таблетками, чудаки на букву «м»! Опомнитесь, взгляните в наши глаза! Может, вы увидите настоящую жизнь, которой никогда не знали, и, скорее всего, никогда не узнаете!

И хотя налицо была «шиза», забыть не получалось. Вроде вычеркнутый из жизни (сколько их потом было!), остроносый подчас вставал перед глазами и, победно усмехаясь, вопрошал: «Ну что, убедился в моей правоте?! Разве может этот чудовищный мир нести в себе истину, не уродлив ли он, не безнадежен ли?!»

Подобное ощущение впервые возникло именно в Рузе, небольшом поселке, где почему-то существовала психиатрическая больница. Жизнь на съемной квартире в частном доме, отсутствие горячей воды, вечно пьяный хозяин, и на службе – мертвящая тоска. Больница располагалась на месте бывших конюшен какого-то светлейшего князя, так вот конский запах, пробившись через полтора столетия, по-прежнему витал в коридорах и палатах. Стены облупливались, некрашеные доски пола норовили впиться занозой в стопу, главное же – лекарственный террор в сочетании с дефицитом. Нет нужного лекарства? Замените другим! Но ведь прописано… Мало ли что кому прописано! У нас бюджет с гулькин нос, половина нужных препаратов отсутствует! Хорошо, какая доза? Максимальная! Можете даже перейти верхнюю границу! Но как же… А вот так! Авруцкого читали?! Авторитетнейший психиатр, методика – безотказная! Главврач, толстая тетка с ярко накрашенными губами, всем рекомендовала Авруцкого, даже развешала по стенам его лекарственные схемы. Любая сестра, взглянув в эти фармакологические дадзыбао, могла внутривенно вкатать такую лошадиную дозу, что пациента вырубало на сутки-другие. Итог – образцово-показательные зомби с пустыми глазами, ходячие овощи, каковые никому не причинят вреда. Но человек – не овощ! Не сверчок запечный, не скот бессловесный, у него, между прочим, душа имеется!

Вернувшись в холодную комнату, Ковач растапливал дровами печь (хозяин грелся изнутри, поэтому частенько забывал топить), заваривал крепкий чай и листал фолианты, надеясь найти что-то, касающееся души. Хрен там! Четкая классификация, выверенные схемы, в которые больной попадал будто в тенета. Попав в силок, он какое-то время трепыхался, но вскоре сдавался на милость эскулапам. А милости-то нет! Есть смирительная рубашка, и, если она химическая – какая разница?! Бывало, он отправлялся на местную почту, чтобы набрать номер профессора Бурихина. Сформировавшийся специалист, Ковач продолжал считать себя его учеником, а тогда подставляйте жилетку, господин учитель, очень поплакаться хочется!

– Вы в панику-то не впадайте… – слышался в трубке спокойный хрипловатый голос. – А то уподобитесь доктору Рагину, угодите в какую-нибудь палату номер шесть…

– Шутите, Эрнест Матвеевич?! А мне вот не до шуток! Беседую с некоторыми больными, и кажется: правда – за ними! А мы лжецы, сулящие излечение, а на самом деле… Есть тут один, говорит: где-то за пределами видимого мира существует невидимый, он-то и есть настоящий! А наша жизнь – лишь уродливая проекция подлинного бытия. Так вот временами я верю! То есть понимаю, что городят чушь, но окружающая реальность – на его стороне!

– Нормальный синдром неопытного врача. Через год, как правило, отпускает…

– Надеюсь. Но главное в другом. Я их начинаю… Как бы это сказать? Не любить, что ли. И у коллег наблюдаю то же самое. Если день помочь не можешь, месяц, год, то больные начинают раздражать. А некоторые даже бесят, им хочется мстить, непонятно, правда – за что?! За нашу беспомощность? За тупик, в котором пребываем, хотя делаем вид, что схватили бога за бороду?

Трубка долго молчала, затем прозвучало:

– Вот это серьезно. Давайте-ка приезжайте, не телефонная это тема.